Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

Сыновья хозяина играли в детстве вместе с детьми рабочих, точно так же, как дворянские дети с дворовыми. На Святках хозяева вместе с рабочими рядились, как положено, и медведями, и козами, грузились в тройки и отправлялись куда-нибудь к знакомым «Христа славить». На Пасху рабочие неизменно являлись к фабриканту домой христосоваться, а те, что отправлялись на побывку в деревню, по возвращении задаривали хозяев домашними холстами, шитыми полотенцами, деревенскими яйцами, салом и маслом. Одиноких стариков из числа заслуженных рабочих пристраивали к кому-нибудь из хозяев на тихую и спокойную должность, почти не требующую дела: каким-нибудь дворником, единственная обязанность которого заключалась в том, чтобы по праздничным дням надевать чистый фартук с медной бляхой и стоять у ворот. Широко практиковалось и создание небольших богаделен для таких стариков.

Даже на больших предприятиях «хозяева, — вспоминал Ю. А. Бахрушин, — смотрели на фабрику со всем ее живым и мертвым инвентарем как на свою неотъемлемую собственность… Поэтому почти весь состав прислуги хозяев комплектовался из числа фабричных рабочих, таким же путем назначались старосты и управляющие в постепенно приобретенные имения и усадьбы. При весенних переездах из города в деревню было принято безотказно пользоваться гужевым транспортом фабрики. Когда по дому случались какие-либо неполадки, то немедленно посылалось на фабрику за Сережей-кровельщиком, за Ваней-монтером или Сеней-штукатуром, которые мигом устраняли дефекты в домохозяйстве…. Мой отец, приняв на себя директорство над фабрикой, начал было решительно бороться с этим порядком, но встретил такой дружный отпор и со стороны эксплуататоров, и со стороны эксплуатируемых, что принужден был отказаться от всякой борьбы, капитулировать и следовать в этом отношении примеру остальных»^[269].

Старый рабочий вспоминал о старике-фабриканте кожевнике П. А. Бахрушине: «Петр Алексеевич, Царство ему Небесное… каждый день, бывало, фабрику обходит — утречком и после пяти вечера. Очень любил отделение, где большие кожи выделывали. Веселый был и доброй души. Увидит рабочего с цигаркой, а тогда насчет куренья на фабрике строго было, уж больно много везде корья разбросано было, — не ровен час, упаси Господи, загорится, подойдет сзади тихонько, хлопнет по плечу и скажет шепотком: „Брось курить-то, а то невзначай молодой хозяин увидит и оштрафует“. Да подмигнет этак глазом… А то кто из рабочих, из молодых особенно, бывало ежели в куренье попадется да в штрафной книге его пропишут, то сейчас к Петру Алексеевичу — так, мол, и так. Он сейчас вызовет приказчика и скажет: „Послушай, голубчик, сделай мне личное одолжение, зачеркни штраф-то его, а я уж тоже постараюсь тебе чем-нибудь отслужить“»^[270].

Естественно, не везде отношения между работодателями и работниками были столь идиллическими, но патриархальность была идеалом, которому большинство старалось соответствовать, а там, где такие отношения не складывались, и текучесть кадров была выше, и качество работы хуже; не говоря уже о том, что фабрикант в этом случае испытывал к себе неприязнь, а его фабрика была постоянным источником угрозы социального конфликта.

Брали на фабрики и учеников, для чего заключались такие, к примеру, «условия», как на фабрике А. Ф. Бахрушина (относятся к 1845 году):

«1) В ученики принимаются крепостные и другого звания люди не моложе 18 лет и остаются на заводе пять лет.

2) Поступив на завод, они должны быть снабжены узаконенными видами, иметь приличную одежду и внести хозяину единовременно пятьдесят рублей серебром.

3) Во все время пребывания их на заводе они снабжаются от хозяина одеждою, обувью и здоровою пищею, также пользуются банею.

4) Хозяин принимает на себя наблюдение за успехами в обучении и за доброю нравственностию учеников, которые обязаны прилагать всевозможное старание и безусловно ему повиноваться.

5) Ученики, которые по лености или неспособности, и особенно по дурной нравственности, не подают надежду к успешному обучению, исключаются»^[271].

Рабочие традиционно очень ценили доверительный, «отеческий» тон своего работодателя и благодарно воспринимали малейшее проявление заботы с его стороны. Характерна в этом отношении ситуация, зафиксированная Е. З. Барановым.

Рабочий-мраморщик рассказывал ему об известном московском подрядчике — строителе Петре Ионыче Губонине: «Брался он за самые что ни на есть трудные и самые грязные работы. Что ни болота, то ему и подай, что ни камни, горы, трущобы — подавай ему, он ни от чего не откажется. И представит тебе работу, как в чертеже указано. А работал на совесть, прочно. Понимающий инженер глянет и, хоть не знает, что тут Губонин работал, а сейчас скажет:

— Губонина глаз смотрел, Губонина рука направляла.

Дело свое Губонин тонко понимал. И такого обычая держался. Собьет, бывало, артель человек в пятьсот, а то и больше…