Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

В основном в Работный дом помещали по приговору суда: он приравнивался к исправительному заведению с мягким режимом (хотя прошедший через такое заведение Н. И. Свешников писал, что «это было нечто среднее между богадельнею и воспитательным учреждением»^[292]), но было немало случаев, когда сюда просились добровольно, особенно если удавалось во время трущобных странствий сохранить документы. Для этого следовало прийти в «Юсупов», где принимали таких бедолаг дважды в неделю, по вторникам и пятницам, пораньше, часам к семи утра, ибо прием начинался в девять и места быстро заканчивались. Доброволец сдавал паспорт и поступал на полное казенное содержание. Каждый из «постояльцев» (за исключением «благородных») обязан был участвовать в назначаемых работах — обычно на уборке улиц, на расчистке свалок, рытье котлованов и т. п. (женщины — на уборке помещений). За работу он получал определенную плату, часть которой шла на его же содержание, а часть поступала на личный счет и по окончании срока выдавалась на руки. Конечно, и работа была тяжелая и неприятная, и грубости и хамства в обращении с заключенными хватало, но исстрадавшиеся босяки и этим были довольны и нередко даже с теплотой вспоминали о времени, проведенном в «Юсупове»: «…чистые, сухие и просторные спальни, с крашеными полами, с отдельными койками, на которых лежали такие мягкие и сухие постели… вполне достаточная и вкусная пища, еженедельное чистое белье и баня — все было хорошо в этом заведении»^[293].

К 1890-м годам количество нищих и бездомных, определяемых судом в Работный дом, до того возросло, что в Сокольниках было построено новое его отделение, на 1500 человек. С этого времени Юсупов дом стал считаться «старым», а в Сокольниках были устроены всевозможные мастерские — слесарная, кузнечная, сапожная, корзиночная, даже переплетная, и заработки насельников сразу заметно возросли.

Очень многие из московских люмпенов имели где-нибудь в деревне собственный дом, семью и родню, но из-за алкоголизма, а нередко и склонности к бродяжничеству связи с родиной и близкими постепенно рвались. В итоге человек оказывался навсегда вовлечен в орбиту Хитровки: куда бы ни заносила его судьба, он вновь и вновь возвращался в это гиблое место. Типичному среднему хитрованцу постоянно доводилось не только переносить холод, голод, грязь, грубость и побои, но и неоднократно сидеть в тюрьме и ходить по этапу на родину.

Оборванцы, появлявшиеся в приличных районах, почти всегда вызывали интерес у представителей власти. Таких городовые останавливали и, осведомившись, есть ли «вид» (паспорт), тащили на всякий случай в участок. Беспаспортные в итоге оказывались в тюрьме и потом высылались по месту официального проживания.

Далеко не все хитрованцы были вынужденными или добровольными бездельниками: здесь имелась и мастеровая прослойка, и довольно много поденщиков, живущих случайными заработками. Помимо такой работы, как рытье котлованов, уборка мусора, разгрузка, а для женщин уборка, стирка и шитье, житель Хитровки мог подработать, к примеру, сгоном скота — этим занимались почти исключительно «золоторотцы» и некоторые со временем делались в своем деле большими специалистами.

От железнодорожной станции Перово до находящегося неподалеку скотопригонного двора была устроена «гонная дорога» и трижды в неделю — в среду, пятницу и воскресенье — по ней шел привезенный в Москву скот. Оборванные «золоторотцы» — одна нога в сапоге, другая в калоше — слонялись в эти дни около вокзала и предлагали свои услуги: «Не надо ли быков сгонять?» Получив заказ, посвистывая и покрикивая: «Ну, ну, пошел, пошел!.. Ах ты, волчья сыть, травяной мешок!..» и пуская в дело длинные палки, гнали скот в нужном направлении, заботясь о том, чтобы гурт не сворачивал, не растягивался и животные не перепутывались с соседним гуртом. Последнее, то есть уметь сразу различать «своих» и «чужих» животных, — было под силу только опытному сгонщику.

Хитрованцы и жители других трущоб Москвы были главными поставщиками на рынок многих сезонных товаров — щавеля, земляники, первых грибов, дубовых листьев для засолки огурцов. Они же собирали для аптек березовые почки и разные травы, до появления спичек снабжали Москву кремнями и трутом, перед Пасхой красили и разрисовывали яйца на продажу. Детей посылали собирать кости, стекло и тряпки для старьевщиков, девчонок — полевые цветы. Взрослые варили сапожную ваксу, терли табак, мастерили игрушки, скворечники и «вербы» (украшенные бумажными цветами и ленточками ветки, продававшиеся на Вербном базаре), перематывали нитки для фабрик и т. п.