Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

Кое-кто из хитрованцев, сохранивших облик человеческий и сколько-нибудь пристойный костюм, подрабатывал продажей газет. Редакции предпочитали не держать собственных продавцов, а доверяли распространение своих изданий каждому желающему. Экземпляр газеты отпускался за 2 копейки, а продавали его по 3 копейки — стало быть, с каждого номера продавцу шла пусть небольшая, но прибыль. Сначала за пачку номеров следовало внести наличные деньги; со временем, когда торговец-хитрованец завоевывал доверие, ему могли поверить и в долг. Точно таким же образом можно было продавать вразнос книжечки для народного чтения (к примеру, издательства «Посредник»), переводные картинки, спички и папиросы.

Еще один «культурный промысел» состоял в том, чтобы заранее с утра занять очередь в кассу Большого театра (предварительной продажи билетов тогда не было), а потом продать место за 1–2 рубля, а в особых случаях — при какой-нибудь модной знаменитости — даже за 10 рублей.

Случались и более экзотические виды заработка: иногда бродяг нанимали в качестве массовки в летние театры, а в 1890-х годах какая-то табачная фирма одно время рекламировала свою продукцию, выпуская на улицу… «индейцев». Навербовав их на Хитровке за двугривенный в час, фирмачи намазывали каждому из них физиономию красной краской, обряжали в условно-экзотический костюм, обшитый перьями, сажали верхом на кляч и отправляли в центр города. «Индейцы» везли флаги с названием фирмы и выглядели очень красочно, чем привлекали всеобщее внимание, однако после нескольких уличных драк с их участием «рекламная акция» была прекращена.

И все-таки истинный, «убежденный» хитрованец чувствовал к любому труду непреодолимое отвращение и потому никогда не работал, существуя в буквальном смысле, как «птица небесная».

Из мест ночлега на Хитровке наиболее известны были ночлежный дом Ярошенко в Подколокольном переулке, в который ходили «знакомиться с материалом» перед постановкой горьковской пьесы «На дне» актеры Художественного театра, а также страшноватая, красочно описанная Гиляровским «Кулаковка», которая находилась на углу Подколокольного и Певческого переулков. (Любопытно, что дочерью владельца «Кулаковки» была та самая Л. И. Кашина, которая послужила С. А. Есенину прототипом Анны Снегиной в его известной поэме.) Эти и другие ночлежки были платными; провести в них ночь стоило пятак — стандартная цена по Москве. Была и бесплатная ночлежка братьев М. и Н. Ляпиных — большой четырехэтажный дом на углу Большого Трехсвятительского переулка. Из четырех этажей два нижних было предназначено для женщин, а два верхних — для мужчин. Рассчитан он был на семьсот мест, но порой принимал и свыше тысячи ночлежников.

Ночлежные дома открывались зимой в 5 часов вечера. Желающих переночевать всегда было больше, чем мест, особенно в бесплатном Ляпинском доме, так что очередь образовывалась задолго до открытия и растягивалась на большое расстояние. В ожидании мучились от холода в своих легких костюмах; у кого были деньги, обогревались сбитнем, который предлагали предприимчивые разносчики. «Люди жались друг к другу, корчились, топотали ногами, ругались, проклиная тех, кто так долго не отворяет дверей…»^[294] — вспоминал С. П. Подъячев, которому самому доводилось быть клиентом Ляпинского дома.

Когда двери наконец распахивались, намерзшаяся толпа, толкаясь и напирая, вваливалась внутрь и люди бегом неслись наверх занимать места на нарах. Нары внутри просторных темноватых комнат, со стенами, выкрашенными немаркой масляной краской, стояли в два яруса. Жесткие лежаки ничем не были покрыты и имели металлические бортики, разграничивающие лежачие места. Подушкой служил металлический подголовник, намертво прикрепленный к доскам. В щелях между досками кишели клопы и блохи, так что ночевать было во всех отношениях беспокойно.

Пускали в «палаты» до упора: сперва на нары, потом на пол под нары, потом в проходы. Только когда все свободное пространство оказывалось занято, впуск прекращали. Помимо лежачего места в стоимость ночлега входила цена кипятка, который предлагали клиентам из большого водонагревательного куба. Иногда к кубу подвешивали на крепкой цепи металлическую или глиняную кружку, но ночлежники умудрялись «сблаговестить» (украсть) ее, невзирая ни на какие цепи, и потому воспользоваться кипятком в основном удавалось тем, кто располагал какой-нибудь собственной тарой. В «Ляпинке» по утрам каждому переночевавшему бесплатно выдавалась кружка сбитня.

Курить в ночлежках не запрещалось и воздух здесь всегда бывал насыщен не только обычными запахами бедности, но и табачным дымом, смешанным с вонью карболки, которой по приказанию санитарной инспекции каждое утро мыли пол.

В шесть часов утра ночлежников будили пронзительным звонком. После этого полагалось вставать и идти восвояси. Минут через пятнадцать раздавался второй звонок и сторожа принимались кричать: «Эй, все вон отсюда! Живо!..» Когда ночлежный дом пустел, его подвергали «санобработке»: проветривали, мели и мыли полы.