Значительная часть горожан постилась на неделе в среду и пятницу; держала Великий пост, чрезвычайно строгий в Страстную неделю (особенно в пятницу, когда оскоромиться считалось чуть ли не смертным грехом), несколько раз в году ходила причащаться в церкви и один раз в году, в какую-нибудь из недель Великого поста (чаще всего на Страстной), говела. В больших семьях даже составляли что-то вроде графика говения, чтобы не все домочадцы одновременно оказывались оторваны от дел. «Кто говел, тот ходил к заутрене в 7 часов утра, к часам или обедне в 10 часов, и в 4 часа к вечерне или к мефимонам. Говельщикам запрещалось пить чай до обедни в среду и пятницу, и все обязаны были подчиняться этому правилу, за исключением детей и младенцев»[305], — вспоминала современница. В среду говельщик должен был исповедаться у священника, а в четверг утром за обедней торжественно причаститься. Впервые на исповедь и причастие москвичи шли уже в 7–8 лет (и с этого времени «младенец» считался «отроком»), Накануне больших праздников в домах устраивали богослужения; в дни именин членов семьи, перед и после отъезда служили на дому молебны. Естественным делом было осенять себя крестным знамением перед началом и по завершении всякого дела, при выходе из дома и при взгляде на всякую церковь.
Обязательно освящали всякое новое здание и предприятие. Перед началом осеннего сезона купечество присутствовало в Рядах на торжественном молебствии, чтобы испросить благословение Божие на удачную и прибыльную торговлю. В известный день приглашались архиерей и протодьякон с большим хором певчих; Ряды прибирали и украшали цветами и зеленью. Прибывали чудотворные иконы из Иверской часовни и из часовни Спасителя близ Москворецкого моста; служился торжественный молебен с водосвятием.
В каждом торговом ряду, лавке и магазине были и собственные иконы, перед которыми горели неугасимые лампады, а на одном из магазинов Каретного ряда висел огромный иконостас (иконы в нем принадлежали местным торговцам), тоже с неугасимыми лампадами. Иконы помещали перед входом в учреждения и над воротами — городскими и частных домов.
Посещение церкви по праздникам, а нередко и в будни было и привычкой, и потребностью почти всякого москвича. Приходская церковь обеспечивала постоянную связь между обывателями. В церкви, вне зависимости от общественного положения, все друг друга знали, все со всеми здоровались и по окончании службы завязывали разговоры о семейных, торговых делах и т. п. «Маменька в церковь ходила аккуратно, — вспоминала А. И. Шуберт. — Я замечала, вернется она из церкви и новостей принесет пропасть, кто был, что у кого случилось, какие слухи ходят по Москве. Церковь была в своем роде клубом, и чтоб не было однообразия, часто обсуждали, в какую нынче церковь отправиться»[306]. «Посещение церкви имело не только смысл религиозный, но служило и к поддержанию общественного инстинкта, — замечал Н. П. Вишняков, — давая возможность видеться с соседями, перекинуться словечком со знакомыми, узнать местные новости, а дамам, кроме того, рассмотреть или показать новый покрой мантилии или модного цвета платье»[307].
У наиболее уважаемых жителей прихода были в церкви свои постоянные места, иногда даже огороженные низкими ширмами, за которыми по праздникам постилали ковер и ставили стулья. Именитых прихожан причетники проводили прямо на их места, нередко расталкивая при этом толпу. Обстановка в «своей» церкви была вполне домашняя: женщины попроще даже снимали с себя верхнюю одежду и давали держать мужьям. Н. А Бычкова вспоминала, как ее тетка, искусная рукодельница, в церковь приносила с собой работу: «…стоит себе, службу слушает, устами молится, а сама чулок вяжет»[308].
Почитаемым членом общины был церковный староста, избираемый всеми прихожанами из числа наиболее достойных жителей околотка. В его обязанности входило следить за всем хозяйством храма, его доходами и расходами, ремонтом, украшением и пр. По уставу, староста не мог быть моложе 25 лет, должен был знать грамоту, быть известным своей ревностью к православию, преданностью церкви, не бывать под судом и следствием и не состоять под опекой за расточительство. Особенно охотно становились старостами купцы, которые таким образом получали общепризнанное право на первенствующую роль среди обывателей своего прихода.
Важным, хотя и довольно обособленным звеном в эту своеобразную общину входил и церковный причт — то есть духовенство, служившее в храме. Причт состоял из священнослужителей (священник (иерей) и дьякон) и церковнослужителей (дьячок, псаломщик, пономарь, звонивший в колокола), а также просвирни, выпекавшей просфоры для церковного обихода. Все вместе члены причта назывались еще клиром.