Повседневная жизнь Москвы в XIX веке

Клирики не носили гражданской одежды. Им полагалось иметь длинные волосы и бороды, ходить дома в подрясниках — длинных, до пола, наглухо застегнутых и с длинными узкими рукавами. На улицу священник и дьякон надевали еще длинную и просторную рясу с широкими рукавами — обычно черного или лилового цвета. Дополняли наряд широкополая шляпа с низкой тульей и непременная толстая палка — посох.

Младшим членам причта рясы не полагалось, и они надевали поверх подрясника долгополые сюртуки, а длинные волосы заплетали в косицу.

Как правило, при храме был всего один священник — настоятель, но иногда, в крупных и многолюдных приходах, приходилось держать по нескольку иереев. Так, в Богоявленском Елоховском приходе вместо одного священника было трое, «а четвертый, так называемый ранний батюшка, не занимая штатного места с приходскими доходами, получал от старосты ежемесячное вознаграждение: он служил ранние обедни и был особенно любим простонародьем»^[309].

Как правило, на должность «раннего» священника брали кого-нибудь из бывших сельских батюшек — стариков, сдавших свое место зятю.

В дьяконе Москва ценила в первую очередь сильный и громкий голос, а во вторую — рост и осанистую наружность. Наиболее басовитые и «зверовидные» дьяконы пользовались популярностью у всего города, а купечество наперебой зазывало их в гости на различные семейные торжества, специально чтобы послушать, как отец дьякон, надсаживаясь, будет реветь «Многая лета» имениннику или новобрачным — да так, что посуда на столе задребезжит!

На должность просвирни брали обычно вдову кого-нибудь из членов клира, иногда даже из другого прихода.

Долгое время московское духовенство обитало преимущественно в собственных домах — чаще всего небольших и деревянных, — расположенных где-нибудь поблизости от своего «церковного монастыря» (так в Москве именовалась прицерковная территория, обнесенная оградой). У «городских», а также кремлевских храмов поповские и дьяконские жилища могли располагаться и подальше, но все же где-нибудь в соседних улицах, невдалеке от подведомственного им прихода.

Когда священник или дьякон умирал или переводился на другое место, их дома освобождались и там поселялись новоназначенные члены причта. Они платили прежнему владельцу или его наследникам за дом ту сумму, которую присуждала специально назначенная оценочная комиссия.

Ближе к концу века дома церковников стали часто выкупаться храмами. В этом случае сам дом под наблюдением церковного старосты обычно сносили, а на освободившемся месте возводили многоэтажный дом, в котором находилось место и для церковных квартир, и для лавок и жильцов, так что появлялись средства и на украшение и ремонт храма, и на благотворительность, и на пополнение личных доходов причта. Особенно часто так делали в Китай-городе, где жилых домов было очень мало, приходы поэтому были крошечные, и доходы от богослужения совсем мизерные.

Несмотря на интенсивное строительство церковных доходных домов, все же и в конце девятнадцатого века среди жилищ священнослужителей преобладали частные домики. При каждом из них был садик, а иногда и довольно большой сад с плодовыми деревьями, кустарниками, грядками огурцов и клубники и даже с беседкой, в которой можно было пить летом чай, а в особо жаркие ночи — и спать на холодке.

Имелись, конечно, и всевозможные хозяйственные постройки, без которых не существовало в Москве ни одного частного дома — сараи, погреба, иной раз и хлев, а изредка даже конюшня: среди батюшек встречались, хотя и нечасто, и такие, что могли себе позволить держать собственный выезд.

Обычная московская страсть к выездам «по чинам» не миновала и духовенства. Московский митрополит ездил цугом в шесть лошадей с форейтором, два викарных архиерея, полагавшихся Москве, имели в цуге по четыре лошади, тоже с форейтором; настоятели и игуменьи монастырей выезжали на четверке без форейтора, протоиереи на паре, а простым священникам полагалась одна лошадь, но часто за неимением ее батюшки путешествовали по своему приходу пешком.

По образу жизни и домашней обстановке московское духовенство приближалось к зажиточному мещанству или среднему купечеству. Изредка встречались и батюшки, живущие совершенно «на барскую ногу», но лишь в очень богатых приходах, которых в Москве были единицы.

Обычно дом священника или дьякона был совсем невелик и часто еще уменьшался благодаря выделению каких-нибудь помещений, сдаваемых внаем: либо это была вся выходящая на улицу сторона, в которой размещались разнородные лавки, цирюльни и мастерские, либо мезонин, превращенный в квартиру.