Повседневная жизнь на острове Святой Елены при Наполеоне

Когда трое мужчин к полудню вернулись на борт корабля, адмирал стал губернатором, Уилкс — его подчиненным. Он получил возможность совершенно свободно беседовать с Наполеоном и произвел на него благоприятное впечатление. Уилкс рассказывал об Индии, где он служил (позже он напишет ее историю[1]). Кокбэрн, запершись в своей каюте, думает лишь о том, как найти достаточно просторное и удобное, с точки зрения надежности, жилище, которое можно было бы без больших затрат расширить и обустроить и где он сможет заточить своих пассажиров. 16-го, покинув корабль рано утром, он весь день занимается поисками, бороздя остров во всех направлениях. Тем временем Император и его спутники изнемогают от нетерпения, наблюдая за высадкой новых войск гарнизона и погрузкой снаряжения и товаров на плашкоуты, что на открытом рейде является делом совсем непростым. Кокбэрн возвращается к 6 часам, измученный ездой по опаленным солнцем дорогам, и сообщает, что, кажется, нашел подходящее жилище — резиденцию наместника губернатора полковника Скелтона. Речь идет о строении на плато Лонгвуд, где после некоторой перестройки и расширения смогут разместиться те, кого на Святой Елене уже называют «генерал и его семья». Но когда он уточняет, что работы займут не меньше четырех месяцев, французы разражаются возмущенными криками, ибо понимают, что, по соображениям безопасности, их, конечно, оставят жить в тесноте на борту «Нортумберленда» вплоть до окончания работ. Желая выказать великодушие, адмирал, по словам Лас Каза, «не без тайной радости» сообщает, что он решил снять для них, на условиях «понедельной оплаты», гостиницу, весьма приятно расположенную в центре городка, поблизости от Замка, где он сам намерен поселиться. Разместиться там можно будет уже завтра, и, чтобы не привлекать внимания жителей, уже собравшихся на набережной, Наполеон решает, что высадка будет иметь место в 7 часов вечера, после ужина, что в тропиках означает ночь.

На следующее утро Бертран идет посмотреть, что представляет собой это временное жилище, и возвращается удрученный, ибо оное жилище оказалось весьма скромным, по видимости чистым, но неудобным: там не было ни сада, ни двора, к тому же строение это было одноэтажным и, стало быть, ничем не защищенным от шума улицы, жары и любопытства прохожих. Какой контраст с расположенным по соседству и служившим резиденцией губернатору Замком, который со своими рвами и великолепными залами для приемов был не лишен благородного достоинства! Кокбэрн, убежденный, как и все британцы, что жилище есть свидетельство социального ранга, всенепременно хочет сохранить за собой именно это здание, ибо оно является официальной правительственной резиденцией; и, с точки зрения политики, совсем неплохо, чтобы дом Портеса (Портес Хаус) — так называется гостиница, предназначенная для Наполеона (или Вопеу, как его прозвали англичане) — имел жалкий вид по сравнению с Замком. Этого требует установленный порядок, и это будет для Буонапарте первым уроком унижения, коему его подвергнут победители.

На берегу стало известно о высадке «корсиканского людоеда» 17-го вечером, и новость эта таинственным образом быстро распространилась по всему острову Известие о его ссылке доставил корабль «Икар», который, отделившись из-за непогоды от «Нортумберленда», встал на якорь пятью днями раньше, чем основная часть конвоя. Островитяне были изумлены: обычно новости из Европы доходят сюда с таким опозданием, что для них они уже не имеют ни малейшего значения, и как на всех островах, в волнение приводят лишь известия, касающиеся местных интересов; но на этот раз разговорам не было конца, так как одновременно стало известно о бегстве с острова Эльба, поражении при Ватерлоо, окончательном отречении от престола и плене Вопеу. Тотчас же возникли самые абсурдные страхи, так как у этих простых людей Наполеон пользовался весьма сомнительной репутацией, которая складывалась из россказней заезжих моряков, британских карикатур, рассказов французских эмигрантов, коими изобиловали газеты, и жутких историй, услышанных от местных старушек. «Наполеон, — признается юная Бетси Балькомб, — был для меня огромным людоедом, способным на любые подлости и мерзости, настоящим исчадием ада»[2].

Одним словом, населением овладело смешанное чувство детского страха и любопытства. На Святой Елене вообще-то не слишком любят то, что нарушает монотонный, но спокойный ход колониальной жизни, что заставляет думать непривычным образом; а потому появление свергнутого императора, его свиты, военных рот, кораблей и нового губернатора, словно камень, брошенный в стоячую воду, взбаламутило весь этот крохотный мирок чиновников, плантаторов и солдат.