Повседневная жизнь охотников на мамонтов

Лопнула последняя жилка. Теперь Айрис уже не была крохотным, испуганным комочком, прячущимся где-то в глубинах ее тела. Тело осталось там, — бесконечно далеко; с ним что-то делают, — и пусть, это уже не имеет значения. Сама она, свободная, стремительно летела по открывшемуся пути (скорее, скорее!)— только бы успеть, только бы догнать своего Кийку!

Мал не знал, как долго это длилось. Он потерял ощущение времени, забыл об осторожности, обо всем... Сейчас и подросток мог бы скрутить его голыми руками! Застоявшееся тело никак не могло насытиться... Но вот последняя, тягучая, сладостная судорога. Он простонал и в истоме уронил залитое потом лицо на неподвижное плечо своей жены! (ТЕПЕРЬ-ТО ОНА С НИМ УЙДЕТ! ТЕПЕРЬ НЕТ ДРУГОГО ВЫХОДА'.. ДА И РАНЬШЕ НЕ БЫЛО.)

— Айрис!

Молчание.

— Айрис, послушай! Я виноват, я был груб, но я тебя люблю. Я слишком долго ждал. Теперь ты— моя жена, и я тебя больше не обижу... Айрис, нам нужно спешить! Вставай,— я приготовил поклажу и оружие...

Мертвая тишина.

— Айрис?..

Первый охотник не вскрикнул: для этого он был слишком опытен, а опасность была повсюду! И все же какое-то время он сидел в оцепенении... Как давно она умерла?..

Впоследствии, отвечая своим сородичам на суде, которому они его предали, преступник оправдывал себя тем, что в действительности между ним и его погибшей возлюбленной не было никакого родства:

— Бывший мой вождь! Едва ли ты услышишь мои слова, а, услышав, — не поймешь. ...Ваш Закон— ложь! Брат не может взять в жены свою сестру!.. Моя кровная сестра давным-давно ушла по ледяной тропе. А твоя дочь Айрис, — чем, каким родством была она связана со мной, кроме колдунской болтовни? А вот если бы я взял в жены Серую Сову, Айому, — все сочли бы этот брак самым правильным, самым законным,— хотя Айома — дочь родного брата моей матери...

Да. И со своей личной, и с нашей, современной точки зрения, лучший охотник Рода детей Мамонта мог считать себя правым. Но не случайно на суде сородичей все его признания в страстной любви к «сестре» встречают суровый ответ: «Мужчины с этимсправляются!» и еще: «Лучше б ты ее ненавидел, тогда бы ты хоть о себе подумал...»

Мал был виновен: нарушая Закон Крови, он на деле подрывал основы самого существования — и не только своего Рода — всего тогдашнего человечества. Совсем не случайно строжайшее соблюдение принципа экзогамии стало непреложным законом всех архаических обществ — исключений практически не знают ни история, ни этнография. И дело тут вовсе не в осознанной «дикарями» опасности вырождения в результате близкородственных браков, как наивно полагали вначале европейские исследователи. Как раз от близкородственных браков экзогамия уберечь не могла. Гораздо более глубоким и значимым был ее социальныйсмысл.

В небольших охотничьих общинах эпохи верхнего палеолита отсутствие каких бы то ни было раздоров сородичей из-за женщин, равно как и восприятие каждого члена Рода как кровного «брата» или «сестры» (независимо от реальной степени родства!), было, по-видимому, главным залогом выживания. Да и мирные взаимоотношения с соседними общинами зиждились, в первую очередь, на соблюдении того же Закона. Принцип экзогамии сближал соседей, роднил их между собой — через постоянный обмен невестами... Закон Крови был тем краеугольным камнем, на котором строилась вся первобытная мораль, вся этика тогдашней жизни. Умение обуздывать свои порывы являлось, по сути, главной составляющей воспитания: