Читаем Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции полностью

В этом зале, занятом лишь один вечер в неделю Музеем Парижа, все время революции собирался Клуб кордельеров. Старинные описания монастыря точно указывают место, где находился этот зал, на протяжении столетия слышавший догматические прения последователей святого Франциска, а на старости лет внимавший вымученным речам Эбера, Лежандра и «американца» Фурнье. К югу от церковных хоров находилась, как мы уже упоминали, ризница, которая, в свою очередь, лишь одной стеной отделялась от зала капитула. Бок о бок с капитулом в том же корпусе, перпендикулярном церкви, находился знаменитый зал Богословия; дверь его выходила в южный угол монастырского участка, как раз в месте, занятом теперь Медицинской школой, а именно амфитеатром анатомии.

На этом мы вынуждены оборвать наше описание: о внутреннем устройстве зала, о его убранстве, даже о размерах мы ничего не знаем. Очень вероятно, что окна его выходили с одной стороны на двор, с другой — в сад монастыря. С виду это был, вероятно, низкий зал со сводами и стрельчатыми окнами, так как он составлял часть старинных построек монастыря, которые никогда не переделывали, ограничившись пристройкой к ним в XVII веке более современного здания. Единственное описание этого зала — если только можно назвать так несколько строк, которые мы приводим, — находится в любопытной книге «Замок Тюильри» Русселя д’Эпиналя, которую мы уже цитировали. «Довольно большая часовня, — говорит этот автор, — служила местом собраний Клуба кордельеров; несмотря на то, что она была сильно изуродована, на сводах ее еще сохранились следы религиозной живописи. Этот зал представлял собой овал, усеченный на концах; в нем амфитеатром были расставлены скамьи, над которыми возвышалось нечто вроде трибун. Овал был усечен с одной стороны президентским бюро, а с другой — трибуной оратора. Примерно триста человек разного пола и возраста наполняли это помещение; одеты они были так небрежно и грязно, что их легко можно было принять за сборище нищих. За бюро президента на стене висела доска с Декларацией прав человека, увенчанная двумя скрещенными кинжалами. Гипсовые бюсты Брута и Вильгельма Телля, стоящие по бокам декларации, казалось, должны были служить ей охраной. Напротив, за трибуной, были симметрично расставлены бюсты Мирабо и Гельвеция с бюстом Жан Жака Руссо посредине. Толстые заржавленные цепи, свисавшие фестонами над ними, как бы увенчивали их. Мне говорили, что цепи эти взяты из Бастилии, но, как я узнал потом, их просто купили на складе железного лома».

Общество Друзей прав человека и гражданина организовалось, вероятно, в конце 1790 года. Правда, это лишь гипотеза, так как часто упоминаемый Клуб кордельеров принадлежит к числу тех явлений, о которых много говорят и ничего не знают. Вел ли он отчеты о своих заседаниях? Это неизвестно; во всяком случае, они не сохранились. Документы, касающиеся его, немногочисленны и являются большой редкостью. Все же известно, что клуб имел гибельное и несчастное влияние на ход революции. Это был вулкан, всегда находившийся в действии и неустанно извергавший на город лаву кровожадных постановлений и мятежных призывов. Достаточно будет сказать, что в сравнении с кордельерами якобинцы считались реакционерами, хотя некоторые политики были одновременно членами обоих клубов.

Кордельеры первыми, еще в эпоху Вареннского бегства,[320] восприняли идею республиканского правления, бывшую в то время чистой утопией: по этому поводу они обратились к Собранию со знаменитой декларацией: «Мы опять в том же положении, в каком находились после взятия Бастилии: мы свободны и у нас нет короля. Остается решить, хотим ли мы избрать другого на его место. Мы заклинаем вас во имя любви к отечеству или немедленно объявить, что Франция более не монархия, а республика, или, по крайней мере, выждать, пока все департаменты выскажут свое мнение об этом важном вопросе, прежде чем вторично заковать прекраснейшую в мире страну в цепи монархизма».

Среди членов клуба нашлись даже остряки, не отступившие перед неблагодарной задачей — переделать стихи Вольтера и приспособить их к этому обстоятельству.

Перейти на страницу:

Все книги серии Живая история: Повседневная жизнь человечества

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология