Читаем Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции полностью

Тем временем Законодательное собрание, видя, что его ждет неминуемая смерть, решилось на самоубийство. 21 сентября[103] новые депутаты, прежде чем явиться в Манеж, собрались в большом зале швейцарцев[104], в первом этаже павильона Часов. Таким образом, Конвент вступил во владение бывшим королевским жилищем. 14 сентября министр внутренних дел послал в Собрание планы и сметы, составленные гражданином Виньоном и касавшиеся построек и переделок, какие следовало сделать в Тюильри, в зале Машин, чтобы 1 ноября он был готов к приему Национального конвента. Мы не знаем, вследствие какой интриги Виньона, проект которого был принят, заменили архитектором Жизором. Во всяком случае, именно этот последний окончил работы, но отнюдь не к первому ноября. Конвент переехал сюда из Манежа лишь 9 мая 1793 года.

Первым делом из дворца вывезли все драгоценные произведения искусства, находившиеся в нем. По словам Русселя д’Эпиналя, в Тюильри нашли «денег, ассигнаций и золотых вещей на сумму приблизительно в 1 миллион 500 тысяч ливров; драгоценности были оценены в 3 840 158 ливров; фарфор и стенные часы в 900 тысяч; кружева — в 1 миллион; книги пяти библиотек, географические карты, гравюры — в 30 тысяч; упряжь, седла, экипажи, сани — в 1 миллион 500 тысяч; мебель — в 1 миллион 200 тысяч; белье — в 300 тысяч». Тот же хроникер утверждает, что в день 10 августа было украдено или расхищено вещей на сумму около одного миллиона и разбито приблизительно на такую же сумму. Из этого он заключает, что в замке было драгоценностей и денег на 12–13 миллионов ливров. Куда все это дел ось? Это тайна. Часть вещей была продана, но вскоре продажу прекратили под предлогом, что вещи, мебель и белье должны быть сохранены для нужд комитетов Конвента. Да и продажа была не из прибыльных — например, платья короля проданы были за цену просто смешную. Каждый костюм гладкого сукна с такими же панталонами пошел за 80–100 ливров; расшитые наряды уступались еще дешевле, так как находилось мало желающих их купить. За 110 ливров продали платье с вышивкой в виде павлиньих хвостов, стоившее 15 тысяч ливров, а за 120 ливров отдали чудный костюм, вышитый мелкими цветочками, за который король заплатил 30 тысяч ливров. Все расшитые платья скупил один любитель, оставшийся неизвестным. Гардероб королевы и принцессы Елизаветы распродавался не на много удачнее.

В это время Жизор принялся за работу. Я предполагаю, хотя мне не удалось с точностью это установить, что помощником Жизора был один только что окончивший учебу молодой человек по имени Персье[105]. Этот великий архитектор времен Наполеона и Луи Филиппа начал, если это верно, свою карьеру с разрушения того самого Тюильри, который ему впоследствии пришлось перестраивать заново.

Работа продвигалась медленно: не хватало денег. Жизор не пользовался авторитетом. Между ним и комиссарами-инспекторами Конвента шла ежедневная переписка; ему неизменно писали одно: «поторопитесь». Архитектор извиняется за промедление, жалуется на рабочих, теряющих время на прогулки по Карусели, чтобы поглазеть на телеги, везущие осужденных на гильотину[106]. У нас имеются счета, по которым поденно платили каменщикам, и среди имен рабочих встречаются такие, о которых стоит упомянуть: Любовник, Свобода, Готовый выпить, Кроткий, Беспечальный и т. п. Еще одна подробность: накануне и в самый день 21 января 1793 года, как и в течение трех следующих дней, никаких работ не проводилось[107]. Между тем задача была нелегкой. Надо было привести в надлежащий вид всю южную половину замка, совершенно перестроить северную половину, переделать крыши, камины, стропила, убрать бараки, сгоревшие 10 августа, замостить двор, подготовить к новому назначению все дома Карусели.

Наконец в последних числах марта главные работы были закончены и во дворце разместился Комитет общественной обороны, но ему не хватало мебели, сильно убывшей от распродажи и непрерывного расхищения. Хранитель мебели, несмотря на все свои старания, смог удовлетворить всего восемь комитетов, а их было двадцать восемь! Забрали мебель из Версаля, Трианона, Фонтенбло. Список вытребованных вещей довольно курьезен: в нем упоминается о 49 креслах, 1439 стульях, 192 скамейках, 416 парах занавесей из бумажного полотна, 88 письменных столах, 96 приборах для отопления (таганы для углей и т. п.), 96 соломенных стульях. Комитеты потребовали также 600 пар подсвечников, тысячу стульев мягких и соломенных, 300 обычных и письменных столов, 50 подсвечников с абажурами, 200 пар щипцов для свечей, 100 маленьких письменных столиков, 100 пар белых полотняных занавесей, 4 дюжины кресел в форме кабриолета, крытых утрехтским бархатом, 50 ореховых письменных столов и т. п.[108]

Перейти на страницу:

Все книги серии Живая история: Повседневная жизнь человечества

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология