Повседневная жизнь Парижа во времена Великой революции

Это перечисление дает лишь слабое понятие о переселении громадного учреждения парламента, занимавшего Манеж и два больших монастыря Фельянов и Капуцинов. В ночь с 9 на 10 мая 1793 года целое полчище служащих и рабочих переносило из прежнего на новое место чудовищное количество бумаг, накопившихся с первых дней работы Генеральных штатов. Эта ночь заслуживала внимания художника — картина вышла бы живописная, но никто не подумал сделать хотя бы набросок. 9 мая, в конце дня, председатель известил, что следующее заседание будет происходить уже в новом зале, в Тюильри. Журналы того времени упоминают лишь о том, что на этом первом заседании один член собрания внес предложение о перемещении под стены дворца с площади Присоединения (Реюньон)[109] машины, служащей для исполнения приговоров Революционного трибунала. Предложение это было принято, но Собрание постановило, что муниципалитет города Парижа должен избрать другое место для совершения казней[110].

Кажется, какая-то тайна мешает нескромному любопытству историков проникнуть в этот древний замок, бывший жилищем наших королей и приютом наших революционеров. С трудом можно поверить, что не существует планов апартаментов Тюильри, по крайней мере в эпоху Конвента. Я тщетно пересматривал все изображения, хранящиеся в больших архивах Кабинета эстампов, Хранилища мебели, Городской библиотеки, Палаты депутатов, надеясь отыскать в архивах точные указания на принадлежность внутренних покоев дворца, превращенного в здание парламента, но вскоре мне пришлось убедиться, что планы, составленные Жизором, никогда не были переданы в общественные хранилища. Что с ними стало? Уверяют, что много документов этого рода, оставшихся в замке, было сожжено в мае 1871 года. Говорят, что император собрал в комнате, смежной с его рабочим кабинетом, большое количество исторических планов Тюильри; он часто заглядывал в них, собираясь окончательно реставрировать дворец. Планы эти были там забыты и погибли вместе с многими другими ценностями во время пожара, зажженного по приказанию Коммуны. В результате за неимением общего плана, позволяющего восстановить расположение залов Национального конвента, мне пришлось собирать по мелочам данные, заключенные в бесконечных счетах подрядчиков, которым были поручены работы по переделке замка. Это был большой и неблагодарный труд, давший очень скромные результаты. Целые тома счетов гражданина Руайе, скульптора, гражданина Ганье, живописца и бумажного фабриканта, гражданина Лемаршана, столяра, гражданина Баллю, плотника, и гражданина Латайля, каменщика[111], дали мне каждый свою часть сведений, из которых я пытался составить одно целое. Получилось нечто несовершенное, но до сих пор это единственная попытка описания того, чем был дворец Тюильри в самую бурную эпоху своего существования. Я говорю это для того, чтобы заранее извиниться за некоторые мелочные подробности моего описания.

Архитектору Жизору, сменившему своего коллегу Виньона в деле перестройки замка, было предписано устроить все быстро и дешево. Декретом от 14 сентября 1792 года в его распоряжение было предоставлено 300 тысяч ливров. В январе 1793 года сумма эта была удвоена, и ему разрешили употреблять деньги, вырученные от продажи «материалов», предполагая, что они достигнут суммы 100 тысяч ливров. Надо заметить, что в числе этих материалов были дивные деревянные изделия, стальные рамы, мраморные скульптуры, карнизы из золоченой бронзы, сохранившиеся большей частью со времен Людовика XIV и еще украшавшие залы в 1792 году. Апартаменты, как мы уже говорили, в 1789 году находились в самом плачевном состоянии. Когда над ними пронеслась буря 10 августа, они, без сомнения, пострадали еще больше, и все же их пышные декоративные украшения устояли. Революция, нагрянув в жилище Людовика XVI, больше интересовалась личными комнатами, шкафами и предполагаемыми тайниками, чем большими приемными залами[112]. С другой стороны, на немногих сохранившихся гравюрах, изображающих внутренние покои Тюильри во время пребывания там Конвента, они представлены совершенно опустошенными, лишенными всяких украшений и оклеенными обоями; из этого мы вправе заключить, что архитектор продал с аукциона все украшения и художественное убранство бесчисленных салонов. Подобная профанация произошла и в Версале, когда Луи Филиппу пришло в голову реставрировать дворец и заменить картинами по три франка за метр и сусальной позолотой тамошние чудеса декоративного искусства, которые также исчезли неведомо куда.