Христиане же не собирались защищать ценности мира язычников, они не отождествляли себя с Римской империей, не могли и не хотели считать ее историю своей историей, полагая, что призваны исполнить миссию более важную и непреходящую, чем империи и цивилизации, которые возникают и гибнут. Эту позицию римское государство расценивало как индифферентность и отсутствие патриотизма, поскольку официальная религия была неотъемлемой частью государства. Столкнулись две непримиримые концепции: политическое сознание, находившее свое воплощение в императоре и потому считавшееся обязательным для всех, и индивидуальное моральное убеждение, несовместимое с официальной религией, в которой не было места для души, и противящееся культу языческих богов.
Обвинение в атеизме, служившем синонимом отпадения от официальной религии, отныне было жупелом, способным вызвать волнение толпы и явиться причиной, по которой перед человеком захлопывались двери приличного общества59. Надо было обладать величием, смелостью и свободой Юстина, чтобы на обвинения со стороны язычников ответить: «Мы безбожники в отношении ваших богов»60. Он решительно разводил языческую религию и лояльное отношение к государству, отвергая первую и принимая второе.
Христиане эпохи античности, от Юстина до Августина Блаженного, не имели ни малейшего желания понять сущность язычества. Они отвергали его целиком. Ни Тертуллиан, ни Августин не задавались вопросом, не кроются ли в нем за внешними шокирующими проявлениями некие духовные устремления и религиозные ценности.
В отношении государства христиане еще со времен апостола Павла проявляли, если не считать отдельных островков сопротивления, безусловную лояльность. То и дело возникавшие во II веке гонения на христиан не могли изменить такого отношения их к государству. Убежденные в благорасположении к ним императоров или же упорно, несмотря ни на что, продолжавшие надеяться на такое благорасположение, апологеты христианства в своих произведениях проповедовали им дело Евангелия. Они утверждали, что христиане в качестве граждан выражают послушание и лояльность в отношении государства. Столь велико было их восхищение Империей, что они не могли понять, по какой причине становятся жертвами гонений. Например, Мелитон из Сард считал Церковь молочной сестрой Империи61. Афинагор прославлял солидарность, связавшую судьбы Рима и Церкви, римский мир с миром христиан62. Молодое христианство, подобное кораблю при попутном ветре, было преисполнено энтузиазма и духа предприимчивости.
В прагматичном, более суеверном, нежели религиозном Риме, императоры которого не отличались фанатизмом, угроза христианам исходила с улицы, поскольку общественное мнение в Риме играло важную роль, служа неким противовесом государственному авторитаризму.
В обычные времена народ не проявлял нетерпимости или фанатизма. Астролог интересовал его больше понтифика. Торговец обращался к астрологу, желая предугадать исход сделки, а жених — с целью определения дня, благоприятного для заключения брака. Астрология, популярная среди греков, азиатов и египтян, хотя и запрещенная, но терпимая, облагалась тяжелыми налогами. И тем не менее не было отбоя от клиентов. Сам Августин Блаженный признавался, что советовался с астрологом64.
Увлеченный астрологией и магией человек с улицы без особого энтузиазма воспринимал Евангелие, требовавшее столь крутых перемен в жизни; человек с улицы великодушно отказывался от Евангелия в пользу других. В обычные времена христианам не досаждали, но стоило произойти чему-то экстраординарному, возникнуть угрозе или случиться катастрофе, как улица приходила в неистовство. Вышеупомянутый рескрипт Траяна по-своему отреагировал на народное правосудие — анонимное и неконтролируемое.
Христианин мог жить, как и все прочие, посещать термы и базилики, заниматься теми же ремеслами, что и окружавшие его люди, и все же было в его жизни нечто отклонявшееся от принятой нормы, удивлявшее других. Его вере приписывался фанатизм, его влиянию на окружающих — прозелитизм, его правоте — немая укоризна.
Народ в конце концов замечал происходившие перемены: женщина избегала кричащих нарядов, а ее супруг не клялся именем Бахуса или Геракла65. И даже уплата христианином налогов вызывала подозрение: «Он хочет преподать нам урок» — говорили его сограждане, жители Средиземноморья, предпочитавшие уклоняться от исполнения этой государственной повинности. Все знали, что христиане скрупулезно соблюдают веса и меры66. Сама порядочность обращалась против них, привлекая к ним ненужное внимание.