Повседневная жизнь петербургской сыскной полиции

К сожалению, история не сохранила биографий и описания деяний ни одного из петербургских следственных приставов времен царствований Александра I и Николая I. Но, по всей видимости, среди них не было выдающихся сыщиков, раз на самые важные дела в столицу из первопрестольной вызывался коллежский советник Гаврило Яковлевич Яковлев (1760-е – 1831).

«Закон о неделании пристрастных допросов и истязания существовал и тогда, но Яковлев действовал так, будто закона совсем не было. Одна фамилия Яковлева приводила в трепет людей… Фамилия его сделалась известной старому и малому и притом в таком роде, что самые крикливые дети умолкали, если им говорили, что идёт сыщик Яковлев…»{18}

По происхождению Яковлев был из кантонистов (солдатских детей), службу начинал аудиторским[5] писарем, однако насчет достоверности этих сведений имеются сомнения, потому что современники отмечали, что он с трудом писал и плохо читал, особенно рукописное. В 1812 году при отступлении российских войск из Москвы, по собственным словам Гаврилы Яковлева, он был оставлен в Первопрестольной графом Растопчиным для её поджога.

Всем известно выражение подлинная правда. Но мало кто знает, что сие значит. А это показания, которые «добывали» длинником – длинной палкой. Гаврила Яковлев самолично избивал ею подследственных. Не брезговал он и розгами. «После десяти умелых ударов, сопровождавшихся радостным визгом следственного пристава, подозреваемый уже не в силах был кричать, а лишь стонал и вздрагивал разорванным телом… Нередко случалось, что люди брали на себя чужую вину, лишь бы избавиться от допроса у знаменитого сыщика. Стоило, к примеру, московскому обер-полицмейстеру – когда дерзкий воришка запирался и божился, что невиновен, – приказать городовому: “Пригласи-ка Яковлева”, который дожидался аудиенции в приемной, как подозреваемый упал на колени и признался в грехах…»{19}

Из-за большого количества следственных дел, которые вел Яковлев, он был вынужден тратить значительное количество средств на оплату осведомителей и ищеек[6]. Данные расходы он покрывал:

– приношениями в праздники от содержателей кабаков, притонов и «домов для торговли развратом», для которых он должен был быть грозой, однако служил защитой;

– доходами от случайных встреч в этих заведениях с богатыми купеческими сынками, кутившими там тайком от родителей;

– вынудив у какого-нибудь вора чистосердечное признание, Яковлев частенько заставлял его оговорить в покупке краденого какого-нибудь зажиточного, но не имевшего хороших связей человека. У того производился обыск, обычно ночью, и, несмотря на то что краденых вещей не находили, оговоренного брали под стражу. И ему оставался лишь один исход – полюбовная сделка с Гаврилой Яковлевичем.

«Яковлев в продолжение своей службы в должности сыщика открыл виновных во многих самых важных преступлениях, отыскал огромное количество украденных и ограбленных денег и имущества и переловил значительное число беглых, воров и всякого другого рода преступников… К несчастью, бывало много таких примеров, что невинно подозреваемые сознавались в тех преступлениях, к которым они не были причастны. Впоследствии иногда обнаружаемы были настоящие виновники… Но по негласности нашего судопроизводства это было известно только канцеляриям в судах и не порождало никаких неприятных последствий для сыщика»{20}.

«Освободилась Москва от усердного следственного пристава лишь благодаря холере 1831 года… уволокшей душу Яковлева… по клятвенным заверениям его подследственных, прямехонько в преисподнюю»{21}.

Подробности службы следственных приставов в предреформенные годы хорошо нам знакомы по образу Порфирия Петровича из романа Ф.М. Достоевского «Преступление и наказание». Должность следственного пристава просуществовала до 1860 года. В ходе Судебной реформы следственные функции у полиции отобрали окончательно и передали в Министерство юстиции.