Повседневная жизнь пиратов и корсаров Атлантики от Фрэнсиса Дрейка до Генри Моргана

Красное дерево впервые начали ввозить испанцы в 1530— 1540-х годах, а уже около 1560-го оно появилось и в Сен-Мало. Постепенно в портовых городах — Дюнкерке, Кале, Морлэ — начали делать мебель из массивного дерева экзотических пород, которую стали называть «портовой». Первые образцы такой мебели наскоро сварганили из корабельного балласта; поскольку исходный материал достался даром, сами изделия получились недорогими. Но в XVIII веке спрос на «портовую мебель» возрос чрезвычайно, поскольку мастера научились использовать все преимущества ценных пород дерева, нюансы цвета и даже аромат. Пионером в этой области выступил Дюнкерк; через этот город велась оживленная торговля с Англией и Фландрией, поэтому в изготавливаемой там мебели прослеживались не только французские модные тенденции, но и несколько тяжеловесное «германское» влияние. Столяры из Сен-Мало (их цех в 1701–1720 годах увеличился с трех членов до одиннадцати) были ему менее подвержены; помимо красного дерева они обрабатывали также черное дерево и палисандр. Сен-Мало поставлял подмастерьев и готовую мебель в Морлэ. «Фирменным стилем» Ла-Ро-шели было сочетание двух цветов, например коричневого амаранта и золотисто-желтого лимонного дерева, черного и розового деревьев. Заказы на такие бюро, шкафы и секретеры поступали не только от парижской и лондонской знати: разбогатевшие судовладельцы из Сен-Мало строили себе замки, которые нужно было обставлять; не отставали от них и купцы из Нанта, нажившиеся на морской торговле.

Основу меблировки любого дома составляли стол, стул и шкаф — последнему отводилась главная роль. Массивный и примитивный «перевернутый сундук» уступил место шедевру краснодеревщика — изящному, затейливому, с инкрустациями из перламутра и слоновой кости. Особо ценные предметы можно было выставить в застекленных шкафах и горках для посуды, на зависть гостям.

XVII век стал эпохой расцвета для города Сен-Жан-де-Люз: бывшие китобои и ловцы тунца переквалифицировались в корсаров, и порой захваченные ими суда занимали почти всю гавань. Обогатившись в считаные годы, судовладельцы построили в центре города красивые дома, в которых не грех было принять даже августейшую особу. 8 мая 1660 года сюда пожаловал французский король Людовик XIV, которому предстояло вступить в брак с испанской инфантой. Ожидая приезда невесты (испанцы прибыли в назначенное место с опозданием на месяц), он жил в доме богатого судовладельца, выстроенном в 1644 году, который с тех пор получил название «Дома Людовика XIV». Его нареченная поселилась в «Доме Инфанты», неподалеку от которого находился дом Коршю-Баита — там жила вдова корсара. Многие улицы Сен-Жан-де-Люза носят имена корсаров XVI–XVIII веков, добывших родному городу славу и богатство.

Однако при их жизни названия улиц и нумерация на домах отсутствовали — это был атавизм «системы безопасности» Средневековья, когда по расспросам можно было быстро выявить чужака. Прохожие, пробиравшиеся по узким улочкам с липкой мостовой, на которую прямо из окон выплескивали помои и прочие нечистоты, ориентировались по вывескам лавчонок и харчевен. Освещения — как и водопровода с канализацией — в городах тоже не было; знатные господа передвигались в сопровождении слуг, несших факелы.

Клод де Форбен рассказывает о том, как ночью в Тулоне застрелил булочника (тот набросился на него с побоями, не распознав дворянина): «Хотя на улице было полно людей, вышедших подышать свежим воздухом, а вокруг нас собралась большая толпа, никто не захватил света, и вряд ли в этой суматохе меня достаточно хорошо разглядели, чтобы с уверенностью заявить, что это был я. Я оказался прав: никто меня не узнал. Чтобы избавиться от преследовавшей меня черни, я бросился в дом интенданта, который был открыт; я лишь пробежал через него и сразу вышел через другую дверь, на противоположную улицу. К несчастью для меня, жалкая служанка, находившаяся в доме, узнала меня при свете фонаря, освещавшего вход. Большего и не требовалось: в один миг весь город узнал, что я убил булочника Видаля».

В Дюнкерке не было природных источников пресной воды; городские власти велели установить общественные цистерны для сбора дождевой воды и наладили работу по вывозу отбросов. В Амстердаме все нечистоты сливали в каналы, и источаемое ими зловоние резко контрастировало с опрятностью аккуратных домов и мостовых, которые мыли домохозяйки. Столь вопиющее несоблюдение санитарных норм не могло не сказаться на эпидемиологической ситуации, а наличие порта было дополнительным фактором риска.