Читаем Повседневная жизнь публичных домов во времена Мопассана и Золя полностью

Инспекторы нравов должны были следить за домами терпимости, а также за порядком в общественных местах, они должны были отыскивать нелегальных проституток, которые не проходят регулярные медосмотры. Весь Париж разделили на десять участков, каждые три месяца инспектор переходил с одного участка на другой. В сороковые годы XIX века инспектор получал 1200 франков плюс премии каждый квартал, размеры которых зависели от результатов его работы. Тем самым у инспектора появлялась материальная заинтересованность, что, естественно, приводило к тому, что инспекторы пользовались своими репрессивными полномочиями по собственному произволу. Даже среди полицейских лишь немногие отрицали это. Паран-Дюшатле, который всегда верил в силу закона, писал, что инспекторы полиции нравов стали подлинными повелителями подвластных им территорий: "От них никуда не скроешься, они имеют право входить в квартиры, где проживают девушки, без того, чтобы быть обвиненными в нарушении неприкосновенности жилища; если они желают войти в магазины виноторговцев, то им нельзя отказать… раньше они вели войну с сутенерами, теперь они победили и берут себе в помощники работников борделей и даже их хозяев". Газеты не уставали писать про то, что полиция осуществляет самый жестокий произвол в отношении "порочных женщин" и… даже женщин, не являющихся проститутками. Как верно писал Доллеанс, "порок пустил глубокие корни в полиции нравов, она вовсе не ведет нас к большей свободе, но является источником опасности, используя свою власть по собственному усмотрению". Полиция нравов служит как бы дополнительной бригадой мусорщиков и ведет себя соответственно, избавляясь от проституток так же, как мусорщики от грязи на улицах. Газета "Время" писала 20 июля 1881 года: "Метла мусорщика и кулак инспектора нравов, равно как и тележка первого и "воронок" последнего, с равным успехом побеждают как нечистоты, так и проституцию". Поэтому на бульварных девушек устраивают, без зазрения совести, массовые облавы, напоминающие охоту. "Нет парижанина, который бы не был свидетелем этих жестких и отвратительных сцен. Полицейские набрасываются на женщин, как стая бешеных псов, те бегут от них, крича и рыдая; в кафе устраивают подлинный разгром, несчастных проституток избивают, со сладострастием срывают с них одежду; тех, кто смеет сопротивляться, бьют ногами. Если кто-либо из окружающих решается протестовать, его тоже начинают избивать, пока несколько мерзавцев-зевак с удовольствием смотрят на происходящее и хохочут".

Всем известно, что число арестов резко возрастает в те моменты, когда тюрьме-больнице Сен-Лазар требуются новые работники. Команда из пятнадцати агентов может за один час арестовать и отправить в тюрьму до восьмидесяти женщин. Наиболее опасными местами в этом смысле являются в Париже бульвар Пуасонньер и бульвар Сен-Дени. "Если женщина оказывает сопротивление, ее бьют ногами и таскают за волосы, невзирая на то, что она, может быть, больна, беременна, истощена", короче говоря, полицейские делают из нее козла отпущения. Чтобы поддерживать число арестов на должном уровне, полицейские не скупятся на применение силы. Больше всего девушки боятся облав, так как от них нет спасения. Атлас и Нана дрожат при одной мысли, что могут "попасть в окружение". Они знают, что в этой ситуации у человека от страха подкашиваются ноги и он не может бежать: "Все бегут в разные стороны, слышно, как рвется ткань. Удары, крики. Какая-то женщина падает. Толпа смотрит на все и хохочет, пока полицейские со звериной жестокостью сгоняют девушек в круг". Эти операции часто заказывают местные торговцы, желающие "очистить квартал", их проводят и в борделях, и в домах свиданий. Когда однажды ночью Нана слышит крик: "Полиция!", она сходит с ума и предпочитает выброситься из окна отеля на улице Лаваль, где она укрылась со своей подругой Атлас, нежели быть арестованной. "Дом наполнился криками, в дверях какая-то девушка упиралась изо всех сил, стараясь помешать полицейским увести ее; другую застали в постели с любовником-сутенером, она притворялась честной женщиной, возмущенной подобным обращением, кричала, что подаст на полицию в суд. В течение целого часа на лестнице стоял грохот, люди ходили вверх и вниз, было слышно, как ударом ноги открывают двери, как девушки сопротивляются, дерутся, звуки борьбы заглушали рыдания. Проснулся весь дом, из него вывели группу девушек, их грубо толкали трое агентов под предводительством очень вежливого комиссара, блондина невысокого роста. Когда все закончилось, дом снова заснул".

Перейти на страницу:

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология