Повседневная жизнь России в заседаниях мирового суда и ревтрибунала. 1860-1920-е годы

В женский монастырь 18 июня 1919 года явилась жилищная комиссия, члены которой описали все имущество, после чего поднялись в келью к игуменье Ювеналии и предложили настоятельнице обители немедленно очистить помещение. И тут монахиня Ефанория ударила в набат. Сбежались горожане — около тысячи человек. Ругали новую власть, грозили расправиться с жилищной комиссией. Но вскоре прибыли вооруженные милиционеры во главе с начальником городской милиции Тимофеевым и разогнали толпу.

Приступили к поиску зачинщика беспорядка. Но вот беда, ни одна из сестер обители не желала указать на монашку, что зазвонила в колокол, как ни допытывались у них стражи порядка.Тогда решили арестовать игуменью. Сестры, окружив милиционеров, умоляли их не увозить их настоятельницу, даже оказали сопротивление— укусили рядового Конькова за палец. Кто конкретно укусил, среди гама и сумятицы установить не удалось, поэтому арестовали пятерых подозреваемых — Антонину, Дивору, Евгению, Фаину, Нимфодору — и отвезли их вместе с игуменьей в Троицкий мужской монастырь, который уже успели переоборудовать под тюрьму. К вечеру в тюрьме появился еще один восставший— монахиня Ефанория, сама пришедшая сообщить следователям, что в набат ударила она. Арестовали и ее.

Начались допросы. Все обвиняемые — и те, кто содержался под стражей, и те, кто оставался на свободе, — говорили примерно одно и то же: звон слышали, кто приказал звонить, не знаем. Лишь шестидесятипятилетняя Дивора немного разнообразила допросы, проворчав: «Игуменья старая, а вместо нее правит ее родственница Ангелина — истеричная особа, которая только и умеет кричать».

Из коломенской тюрьмы арестованных монашек отправили в московскую. Здесь следователь Эргард обвинил их в «попытке поднять восстание» и передал дело на суд Московского губернского ревтрибунала. Ревтрибунал постановил: дело семидесятидвухлетней игуменьи Ювеналии «выделить и направить к доследованию», а монахиню Ефанорию «заключить под стражу сроком на пять лет, но, принимая во внимание ее низкий культурный уровень, заключение применить условно». Монахине Нимфодоре дали три года. Остальным — «принимая во внимание их неграмотность и ту забитую жизнь в глухих стенах монастыря, куда ни одна искра общественной жизни не могла проникать благодаря высоких каменных скал, всем вышепоименованным обвиняемым вынести общественное порицание».

Так было подавлено восстаниев Брусенском женском монастыре.

По документам ЦГАМО, фонд 4612, опись 1, дело 301.

Публичное распитие вина

В столовой подмосковного города Дмитрова 24 июля 1919 года в отдельном кабинете обедали заведующий уездным продотделом А. М. Кисилев и заведующий городской свечной лавкой М. Г. Пономарев. В соседний кабинет зашло в это время перекусить более высокое должностное лицо — секретарь исполкома товарищ Евдокимов, который и услышал за перегородкой громкие голоса. Он решил ознакомиться с означенным шумом, для чего и отложил временно трапезу. Каково же было его возмущение, когда за перегородкой он обнаружил двух знакомцев, которых недолюбливал. Праведный гнев секретаря исполкома вызвали не наличие в отдельном кабинете двух советских ответственных работников, а наличие у них под столом уже на две трети опорожненной бутылки церковного вина. Товарищ Евдокимов был дока по части сыска и не преминул сунуть нос и в подозрительный стакан, красовавшийся на столе в равном удалении от обоих обедавших… Из него пахло точь-в-точь так же, как и из бутылки!

Так и не начав трапезы, товарищ Евдокимов помчался с конфискованными бутылкой и стаканом прямиком в уездную уголовно-следственную комиссию. Здесь он сдал вещественные доказательства должностного преступления и поведал о проведенном расследовании. Уже через день о возмутительном нарушении сухого закона он докладывал на очередном заседании исполкома, члены которого почти единогласно постановили начать следствие по вскрывшемуся факту.

В России шла братоубийственная Гражданская война, диктовавшая жуткие нравы: расстрелы на месте, без суда, без показаний свидетелей и допросов подозреваемых. И в эти же дни рассылались десятки повесток, заседали дмитровские и московские следственные комиссии, было запротоколировано пятнадцать допросов об одном и том же — пахнущем вином стакане.

Наконец следствие пришло к выводу, что к стакану приложился еще один нарушитель сухого закона, успевший покинуть столовую до появления в ней товарища Евдокимова, — заведующий подотделом торговли продотдела Д. К Ковалкин.

Следствие набирало обороты. Терпеливые барышни перепечатывали ворохи заключений, выписок, постановлений. Потом подшивали обретшие плоть слова в папки, нумеровали листы, украшая особо важные из них печатями.