Повседневная жизнь российских железных дорог

Часто поезда опаздывали из-за снегов, метелей, сильных морозов, когда требовалось уменьшать ход или вовсе вставать в пути. Бунин писал в рассказе «Ида»: «Едет день, едет ночь и доезжает, наконец, до большой узловой станции, где нужно пересаживаться. Но доезжает, нужно заметить, со значительным опозданием… Уже с неделю несло вьюгой, и на железных дорогах всё спуталось, все расписания пошли к черту…» Проблему снегоборьбы удалось решить уже при советской власти созданием мощных роторных, плуговых и снегоуборочных машин, но по-прежнему одной из главнейших сил, обеспечивающих движение поездов зимой, остается путеец или стрелочник с лопатой и метлой (об этом превосходно написано у Чингиза Айтматова в романе «И дольше века длится день»). Во время заносов на станциях собирается «на снегоборьбе» весь железнодорожный люд, причем нередко рядом с простонародьем машут лопатой руководители весьма приличного звания, сутками не сходят с путей: нельзя, чтобы поезда встали! Тем не менее до сих пор проблема готовности к уборке снега не решена, и по первому снегопаду то «стрелки не идут», то «путя занесло», то вагоны к рельсам примерзли (запросто!), то еще какие-то причины…

Впрочем, и при задержках на вокзалах пассажирам было куда деваться: герой вышеупомянутого рассказа Бунина «Ида» недаром сообщает приятелям, что «весь день открыты буфеты, весь день пахнет кушаньями, самоварами, что, как известно, очень неплохо в мороз и вьюгу. А кроме того, был этот вокзал богатый, просторный, так что мгновенно почувствовал путешественник, что не было бы большой беды просидеть в нем даже сутки».

Даже кратко оглянувшись на историю железнодорожных пассажирских сообщений в России, нетрудно представить себе, насколько притягательным и волнующим был прежде путь по чугунке, особенно для людей, настроенных романтически. Пародийный рассказ А. Чехова, приведенный чуть ниже, — это всего лишь улыбка сатирика, шутка (а вообще у этого писателя на железной дороге происходит действие очень многих вещей). В этом смысле куда ближе означенной теме пространный романтизм Бунина в рассказе «Новая дорога»…

За историей железнодорожных сообщений стоит не только огромная инженерная и техническая повесть, но и бесчисленное множество событий и впечатлений, мириады встреч и расставаний, свиданий и разлук, мистическая бесконечность пронзаемого рельсами сурового горизонта, движущихся под стук колес пространств, гул путевого ветра, голос гудка… Трудно назвать в обозримой истории что-либо подобное, что так быстро совпало бы с человеческим обиходом, с такой силой повлияло бы на бытие народа, на представление о времени и пространстве и при этом так легко сделалось бы привычным и насущным, сразу став традицией, овеянной легендами и песнями. Поэтому романтика и самобытность железнодорожного пути даже под влиянием технического прогресса и растущего вместе с ним комфорта передвижения совсем не уйдут никогда — пока будут живы стук колес, вокзальные проводы и бегущая за окном даль…

Антон Чехов (1860–1904) В вагоне (фрагмент)

Почтовый поезд номер такой-то мчится на всех парах от станции «Веселый Трах-Тарарах» до станции «Спасайся, кто может!». Локомотив свистит, шипит, пыхтит, сопит… Вагоны дрожат и своими неподмазанными колесами воют волками и кричат совами. На небе, на земле и в вагонах тьма… «Что-то будет! что-то будет!» — стучат дрожащие от старости лет вагоны… «Огого-гого-о-о!» — подхватывает локомотив… По вагонам вместе с карманолюбцами гуляют сквозные ветры. Страшно… Я высовываю свою голову в окно и бесцельно смотрю в бесконечную даль. Все огни зеленые: скандал, надо полагать, еще не скоро. Диска и станционных огней не видно… Тьма, тоска, мысль о смерти, воспоминания детства… Боже мой!

— Грешен!! — шепчу я. — Ох, как грешен!..

Кто-то лезет в мой задний карман. В кармане нет ничего, но все-таки ужасно… Я оборачиваюсь. Предо мной незнакомец. На нем соломенная шляпа и темно-серая блуза.

— Что вам угодно? — спрашиваю я его, ощупывая свои карманы.

— Ничего-с! Я в окно смотрю-с! — отвечает он, отдергивая руку и налегая мне на спину.

Слышен сиплый пронзительный свист… Поезд начинает идти всё тише и тише и наконец останавливается. Выхожу из вагона и иду к буфету выпить для храбрости. У буфета теснится публика и поездная бригада.

— Водка, а не горько! — говорит солидный обер-кондуктор, обращаясь к толстому господину. Толстый господин хочет что-то сказать и не может: поперек горла остановился у него годовалый бутерброд.

— Жиндаррр!!! Жиндаррр!!! — кричит кто-то на плацформе таким голосом, каким во время оно, до потопа, кричали голодные мастодонты, ихтиозавры и плезиозавры… Иду посмотреть, в чем дело… У одного из вагонов первого класса стоит господин с кокардой и указывает публике на свои ноги. С несчастного, в то время когда он спал, стащили сапоги и чулки…

— В чем же я поеду теперь?! — кричит он. — Мне до Ррревеля ехать! Вы должны смотреть!