Повседневная жизнь российского рок-музыканта

Я же делал и всю аппаратуру! У меня был лучший в Москве аппарат. У меня было два «Бига», четыре «Регент-60», барабаны, примочки разные — все нормально звучало. Я же был и за звукорежиссера. А аппаратура хранилась у нас в МГУ. Кроме того, у меня был автобус. Я звонил на автобазу — приезжали какие-то грузчики, все загружали, и мы ехали на концерт».

Но только подумаешь: счастлив, — как кончается счастье… Вся эта лафа завершилась вместе с прерванными косыгинскими реформами на стыке 60-х и 70-х годов. Вот тогда за «левые» концерты взялись по-настоящему, тогда появились и первые жертвы.

Валерий Шаповалов: «Когда я делал рок-фестиваль в МВТУ, меня чуть не посадили, так как меня «контора» взяла за задницу! Хорошо, что у отчима родители были «верхотурой» с большими связями! Они позвонили в КГБ, сказали, что, мол, «это наш агент», — и от меня отстали. А так трепали будь здоров!»

Вайт рассказывал: «У нас был статус подпольного коллектива. Конечно, посадить в тюрьму или расстрелять… Если действовать с умом, то этого можно было избежать, но подпортить себе репутацию можно было запросто, потому что кругом были нарушения. Ведь никто ж никогда не признавался в том, сколько денег получал! Договаривались ведь как? Хотите, чтобы у вас выступила группа «Удачное Приобретение»? Пожалуйста, мы приедем и сыграем. Но вы приедете на три дня раньше и заплатите денег, сколько нам нужно, чтобы там не трясти никакими деньгами. Упаси Господь! Только так. Деньги мы получали заранее, а когда прибегали какие-нибудь «органы», мы отвечали, что играем ради идеи. Это можно сравнить с тем, как люди летают во сне, когда идешь-идешь и кажется, что нет дальше пути, перед тобой обрыв, а ты — раз — и полетел, и поднялся над всеми. Мы все в душе понимали, что эта музыка не имеет продолжения, что она никогда не будет реализована как карьера, как нечто, за что мы будем официально получать деньги. Нет! Но то, что мы знали, что никогда ни в какую филармонию нас не пригласят, обостряло чувство уверенности в себе».

В 70-е годы жить стало веселее, потому что шоу-бизнес требовал дальнейшего развития, а Уголовный кодекс — принятия мер. Поэтому конспирация соблюдалась неукоснительно, особенно когда это касалось финансовых вопросов. Представьте себе телефонный разговор. Некто звонит известному рок-музыканту и говорит: «У меня есть пластинка группы «The Beatles» 65-го года. Могу дать ее переписать такого-то числа». На это музыкант отвечает: «Меня интересует альбом группы «Дип Перпл» 70-го года, а все, что было раньше, меня уже не интересует».

Этот невинный разговор двух меломанов на самом деле означал шифрограмму, которую на общедоступный язык можно было бы перевести так: «Юстас Алексу. Готовы устроить вам концерт такого-то числа и заплатить в качестве гонорара 65 рублей». — «Алекс Юстасу. Готовы дать концерт, но за 70 рублей». Дорогой читатель, ты можешь относиться к этому как к анекдоту, но в 70-х, да и в 80-х годах многие из нас были уверены, что все телефоны прослушиваются. Я, право, относился к этому с иронией, тем не менее попасться «с деньгой на кармане» во время концерта означало верную «посадку», и были конкретные примеры, когда люди шли на отсидку, если у них находили на руках или «на кармане» деньги. «И мы никогда не распределяли деньги там, где отыграли, — вспоминает Алик Грановский о том, как жили в андерграунде. — Это было очень опасно. Я помню, как мы встречались на какой-нибудь станции метро, скажем, на «Колхозной», в центре зала, и распределяли зарплату. А ведь мы даже звукооператору платили по 100–150 рублей за концерт. Это были неплохие для того времени деньги. Все всегда начинается как бы добровольно, но потом все равно переходит в профессиональные отношения».

Прежде чем рассказывать, как устраивались концерты в конце 70-х и начале 80-х, надо объяснить, какая была тогда ситуация в столице. Вся Москва и пригород тогда делились на секторы: вот мы здесь концерт заделываем, и ты сюда не лезь! Но если у меня нет концерта, но есть армия распространителей, то я тебе помогу распространить билеты.