Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века

Довольно счастлив я в товарищах моих,
Вакансии как раз открыты;
То старших выключат иных,
Другие, смотришь, перебиты.

По поводу производства в новые звания множества Скалозубов Ермолов, человек огромного чувства юмора (вот чьи шутки смешны до сих пор), издевался в письме Закревскому: «Истолкуй мне, почтенный Арсений, какой злой дух понуждает вас производить подобных генералов? Не изобрел ли кто системы, доказующей, что генералы суть твари, совсем для войск ненадобные, и что они могут быть болванами для удобнейшей просушки с золотым шитьем мундиров? Это было бы преполезное открытие, которое бы многим простакам доказало, как грубо доселе они ошибались. Сообщи мне о сем для моего успокоения, если то не тайна государственная»^[230].

Еще хуже было отношение к Скалозубам за пределами армейской среды. Так сказать, снизу и сбоку напирали «младшие братья» — статские, не служащие, хорошо образованные, но не нашедшие себе дела или себя в деле. Словом, Чацкие. У них Скалозубы перебивали всё, на что те рассчитывали, — и женщин, и должности. Единственным оружием против «болванов для… просушки… мундиров» был смех. Отсюда проистекало беспощадное издевательство над «героями», ставшее заметной чертой культурной жизни тех лет. Чему богатую дань отдал Пушкин;

В сраженьи смелым быть похвально,
Но кто не смел в наш храбрый век —
Все дерзко бьется, лжет нахально,
Герой, будь прежде человек

Это не просто раздраженная филиппика, вызванная личными взаимоотношениями поэта с одним из героев — М. С. Воронцовым, которому Александр Сергеевич вообще отказывал в праве на героизм. Частный случай — лишь маркер общей тенденции. Ощущение, будто живые, думающие люди, как стеной, окружены вчерашними «героями» и теснимы ими по всем фронтам, показательно. Оно порождало ответное желание объявить последних не настоящими, ложными. Не зря у Пушкина: «лжет нахально».

Храбрецы-то вы храбрецы, но если разобраться… В конце 1820-х годов был популярен анекдот о супруге генерал-адъютанта, позднее военного министра А. И. Чернышева. Достойная дама так восхищалась подвигами супруга, с таким жаром рассказывала о них в гостях, что перегибала палку. У нее благоверный чуть не в одиночестве занимал французские города и громил целые армии. Однажды она забыла название населенного пункта, куда Чернышев действительно ворвался во главе отряда. Обратившись к окружающим, госпожа Чернышева воскликнула: «Подскажите! Ну какой же город взял Александр?» Кто-то, слушавший ее вполуха, ответил: «Вавилон!»^[231]

«Засели мы в траншею»

Эта история как нельзя лучше иллюстрирует общественное настроение: блиставших орденами военных подозревали в ложном героизме. Поэтому широко известное предположение советского историка М. В. Нечкиной, будто Скалозуб не мог участвовать 3 августа 1813 года в боях, хорошо ложится в анекдотическую традицию тех лет. Суть концепции состояла в том, что 3 августа действовало перемирие, русские войска стояли в Богемии, а офицерство веселилось в Праге на балах, где состоялось свидание Александра I с австрийским императором Францем II. Таким образом, согласно Нечкиной, подвиг Скалозуба с братом состоял только в том, что они просто «засели в траншею»^[232].

Мнение, будто имелся в виду не 1813-й, а 1812 год, когда во время отступления русской армии 3 августа действительно происходили горячие бои, вряд ли справедливо, так как Скалозуб сам назвал дату:

В тринадцатом году мы отличились с братом
В тридцатом егерском, а после в сорок пятом
За третье августа, засели мы в траншею;
Ему дан с бантом, мне на шею.

Однако если вспомнить, что именно говорит о своей службе Сергей Сергеевич, то картина приобретет новые детали. Он состоял в егерском полку. Траншеи времен Наполеоновских войн функционально отличались от траншей Первой и Второй мировых. Они представляли собой длинные, прорытые в земле ходы к осажденной крепости, по которым минеры подбирались к стенам, а затем сооружали подкопы и закладывали порох. Минеров прикрывали егеря. Фактически смертники, поскольку со стен в них стреляли почти в упор. Каждые полгода офицеры траншейных команд (те, кто выжил) получали автоматическое повышение в чине или награду. Не зря Скалозуб «счастлив в товарищах своих» — «другие, смотришь, перебиты». В 1813 году он был таким траншей-майором. На время перемирия осада не снималась, а траншеи нужно было охранять. Так что комичным в ситуации с 3 августа было не реальное отсутствие подвига, а тот факт, что бедняга торчал в траншее даже тогда, когда другие офицеры развлекались в Праге.