Повседневная жизнь русских литературных героев. XVIII — первая треть XIX века

Приглядимся повнимательнее к этому социальному типу. Молчалин представлял собой, вероятно, уже второе или третье поколение чиновников — мелких служащих, вряд ли достигших классных чинов по Табели о рангах или в лучшем случае добравшихся до первого чина и получивших личное дворянство. Карьера становилась для таких людей делом наследственным. За одну жизнь подняться из ничтожества, безвестности — «подлости», как тогда говорили, — редко удавалось. Требовались три-четыре поколения «умеренных и аккуратных», чтобы сын или внук Акакия Акакиевича Башмачкина сделался коллежским асессором и приобрел уже не личное, а потомственное дворянство.

В отношении чиновников государство цедило льготы по чайной ложке. Личное дворянство не передавалось по наследству, однако дети личных дворян, как и дети канцелярских служащих, пользовались правом преимущественного поступления на службу. Если дед и отец беспорочно служили в классных чинах по 20 лет каждый и имели личное дворянство, то внук мог ходатайствовать о предоставлении потомственного^[239].

Жалованье чиновников было низким, и в большинстве случаев, чтобы прокормиться, им приходилось рассчитывать только на мзду просителей. Потомственные служащие обладали своей развитой социальной психологией. От отца к сыну, как святыня, передавался нерушимый кодекс поведения. Его Молчалин озвучил в разговоре с Лизой:

Мне завещал отец:
Во-первых, угождать всем людям без изъятья;
Хозяину, где доведется жить,
Начальнику, с кем буду я служить,
Слуге его, который чистит платья,
Швейцару, дворнику, для избежанья зла,
Собаке дворника, чтоб ласкова была.

Только угодливость и работоспособность позволяли чиновнику вырваться из крута жизни Башмачкиных и Макаров Девушкиных. Однако и у них имелись свои принципы. Уже в эпоху Великих реформ А. Н. Островский в пьесе «Доходное место» описал любопытную сценку: главный герой слышит в трактире, как за соседним столом компания чиновников возмущается одним из сослуживцев. Последний берет взятки и не исполняет обещанного. Остальные оскорблены в лучших чувствах: «Ты возьми, возьми, но сделай!»

Молчалин вовсе не мелкий чиновник, как его часто воспринимают наши современники. Три награждения, чин асессора, секретарство у истинного туза — начальника Архива Министерства иностранных дел в Москве. За спиной Алексея Степановича тяжелая и грязная дорога, на которую вступили еще его предки.

В первой половине XIX века в Тверской губернии, откуда родом и Молчалин, среди чиновничества была популярна песня «Как во новой во конторе сидел писарь молодой»^[240]. В ней рассказывалось, как юный канцелярист, увидев пригожую девушку-просительницу, бросил перья и чернила на пол и ушел за милой, как из тюрьмы на волю. Какова будет его дальнейшая судьба — неизвестно, но уже ни он, ни его дети не достигнут «степеней известных». Предки Молчалина даже ради милой не совершали подобных оплошностей.

Мемуарист С. Н. Глинка заметил, что для «служивцев» из канцелярий «фортуна была мачехою». Однако на фоне «матушкиных сынков» из благородных семейств у них был шанс добиться успеха собственным трудом: «В разгуле тогдашнего быта дворянского молодые дворяне бегали от чернил и перьев, как от пугалищ. Зато люди деловые, по праву способностей своих и по знанию русского языка, не заталкивая дворян, из которых одни гонялись за зайцами, а другие офранцуживались в Париже, но выслуживаясь, занимали значительную череду в службе гражданской. А от этого-то нередко князьям и боярам доводилось обивать пороги и стоять в передних новых чиновников, вышедших, как говорится, в люди не по грамотам предков, но по личным достоинствам»^[241].

По мере того как дворяне, используя право не служить, покидали полки и министерства, государственный аппарат все более нуждался в квалифицированных чиновниках низшего и среднего звена. Наиболее работоспособные и талантливые из них, используя благосклонность высокопоставленных покровителей (вплоть до царя), пробивались наверх. При этом они вовсе не обязательно оказывались ретроградами, но всегда обнаруживали приспособленчество. Им приходилось преодолевать неприязнь, даже брезгливость благородного окружения.

Так, М. Н. Сперанский, гонимый аристократическим обществом за либерализм суждений, на самом деле лишь выполнял волю Александра I. Уже после возвращения из десятилетней ссылки он писал императору в 1822 году: «Святоши запишут меня в безбожники; противники их будут обо мне сожалеть и причислять к своей стаде, а я равно гнушаюсь теми и другими, принадлежу и желаю принадлежать единственно и исключительно Вам. В Вас, Всемилостивейший Государь, в Вашем образе мыслей… надеюсь всегда найти твердую защиту»^[242].