Читаем Повседневная жизнь русских щеголей и модниц полностью

На зипун надевали кафтан или ферязь. Нарядные кафтаны носили со съемными запястьями, расшитыми золотом или жемчугом. Разрез спереди и подол отделывали тесьмой с золотым или серебряным кружевом, а петли и завязки пришивали к аппликации в виде кружков или квадратов из ткани другого цвета. К кафтанам крепились неширокие воротники или козыри. Козырь — высокий стоячий воротник, пристегивался к кафтану и закрывал собой весь затылок. Щегольские козыри шили из бархата, камки или объяри, украшали жемчугом, золотой или серебряной нитью и драгоценными камнями.

Ферязь носили дома, по покрою эта одежда походила на кафтан, но украшали ее более скромно. Для верховой езды справляли короткий терлик или чугу, с рукавами по локоть. Армяк отличался от кафтана только тем, что полы его не сходились, а закидывались одна на другую. Тегиляй пестрил невероятно большим количеством пуговиц на застежке, пришивали по шестьдесят штук.

Поверх этих одежд набрасывали широкий и длинный с длинными рукавами опашень, или ферезею, однорядку, епанчу или шубу. Края разрезов отделывали кружевами и украшали нашивками по бокам.

Разнообразие одежд позволяло богатому моднику чувствовать себя комфортно в любое время года, в дороге, дома и в торжественной обстановке. Летом ходили в опашне из шелка, а кто победнее из сукна, в холодную сырую погоду — суконной однорядке. В дороге были незаменимы ферезея — плащ с рукавами или епанча — накидной плащ. Причем плащи шили как из простого грубого сукна или верблюжьей шерсти, так и из дорогих тканей, подбивая их мехом.

Шубы тоже подразделялись на нарядные и простые. В нарядные облачались, когда шли в церковь или в гости; в санных отправлялись в дорогу. Шубы не всегда покрывали шелковыми или суконными тканями, показывая красоту меха, носили так называемые нагольные шубы.

Среди головных уборов у бояр и знати любовью пользовалась тафья — маленькая шапочка. Ее не снимали и дома, а выходя на улицу, на нее надевали высокую «горлатную» меховую шапку — знак боярской спеси и достоинства. Флетчер так описывает такой убор: «На голову надевают тафью, или небольшую ночную шапочку, которая закрывает немного поболее маковки и обыкновенно вышита шелком и золотом и украшена жемчугом и драгоценными каменьями… Сверх тафьи носят большую шапку из меха чернобурой лисицы… с тиарой или длинною тульей, которая возвышается из меховой опушки наподобие персидской или вавилонской шапки».

Мужчины не меньше, чем женщины, заботились о сохранности своей одежды. Оставив родительский дом, некий Иван Белин писал отцу из Москвы, чтоб тот проследил за сохранностью оставленного им платья. На эту просьбу батюшка отвечал:»… писал ты ко мне Иван Васильевич, чтоб мне к тебе отписать, что у старицы Тарсилы твоя коробья с платьем и из коробьи плате я… выбирал и просушивал ли, и я из коробьи твои платье выимал, и старица Тарсила платье просушивала дни по три и по четыре, и в коробью поклал по прежнему и запечатал своей печатью…»

Хозяйственные мужи, находясь на службе в других городах, проявляли интерес и к стоимости, и к качеству местных товаров. Обратимся к частной переписке князя Петра Ивановича Хованского. Из Черкасска он писал своей супруге Парасковии Андреевне: «… А на гостинце не покручинься, что не прислал; Бог видит, прислать нечего. Да пришли ко мне тесемочку беленькую шелковую на узду, вели ее выткать в кружки.

А какова надобна шириною и длиною — надобно 15 аршин и я послал с Пронькою образчик. И ты, матка моя Андреевна, не поленись, сделай сама, чтобы она была поглаже, а не узловата…»

Но все же, вероятно, гостинчик «образовался», потому что на обороте письма, рядом с адресом приписано: «Послан коврик да дороги полосатыя, да кушак камчатой, да шанданчик».

Родственники жены князя Кафтыревы не менее живо обсуждали в своих письмах подобные проблемы. Никита Васильевич писал своему брату Василию: «… А кружив, государь не добудем; и жена моя круживо покинула не доделано за серебром, а золото за неволю ж я взяти, что цена и большая есть и потолсто, и то не того нет. Да пожалуй купи дочери ж моей на одеяло в приданые соболей, чтоб кузнецкие или томские, хоть и не рослы, только бы почернее сороки…»

Здесь, может быть, следует сказать и о том, что в частной переписке встречаются самые разнообразные просьбы о покупке той или иной одежды. Вот, например, Василий Белин просил сына купить ему шапку: «… А ныне послал к тебе с Михаилом Ушаковым три рубли денег и тебе б на те деньги купить мне шапку вишневую с пухом руским, да шапку Миките брату вершек красной с соболем. Мне хотя и подешевле ценою купи буде с руским пухом мне шапки не купишь и ты купи с лисим околышем…»

Перейти на страницу:

Все книги серии Живая история: Повседневная жизнь человечества

Похожие книги

Эра Меркурия
Эра Меркурия

«Современная эра - еврейская эра, а двадцатый век - еврейский век», утверждает автор. Книга известного историка, профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина объясняет причины поразительного успеха и уникальной уязвимости евреев в современном мире; рассматривает марксизм и фрейдизм как попытки решения еврейского вопроса; анализирует превращение геноцида евреев во всемирный символ абсолютного зла; прослеживает историю еврейской революции в недрах революции русской и описывает три паломничества, последовавших за распадом российской черты оседлости и олицетворяющих три пути развития современного общества: в Соединенные Штаты, оплот бескомпромиссного либерализма; в Палестину, Землю Обетованную радикального национализма; в города СССР, свободные и от либерализма, и от племенной исключительности. Значительная часть книги посвящена советскому выбору - выбору, который начался с наибольшего успеха и обернулся наибольшим разочарованием.Эксцентричная книга, которая приводит в восхищение и порой в сладостную ярость... Почти на каждой странице — поразительные факты и интерпретации... Книга Слёзкина — одна из самых оригинальных и интеллектуально провоцирующих книг о еврейской культуре за многие годы.Publishers WeeklyНайти бесстрашную, оригинальную, крупномасштабную историческую работу в наш век узкой специализации - не просто замечательное событие. Это почти сенсация. Именно такова книга профессора Калифорнийского университета в Беркли Юрия Слёзкина...Los Angeles TimesВажная, провоцирующая и блестящая книга... Она поражает невероятной эрудицией, литературным изяществом и, самое главное, большими идеями.The Jewish Journal (Los Angeles)

Юрий Львович Слёзкин

Культурология