Повседневная жизнь русских щеголей и модниц

Все-таки не зря о ней говорят на Москве как о первой моднице. Вот и многочисленные платья ее, надетые друг на друга, — одно другого краше, и украшения, что ни возьми, то редчайший да красивейшие. Да и дом ее белокаменный в три этажа, не чета постройкам деревянным, что в пожарах каждый год сгорают. Да и в самом доме есть чему подивиться. Стены одной комнаты велела она затянуть золотой расписанной кожей бельгийской работы, очень дорогой. Завистницы дара речи лишаются при виде эдакой роскоши.

А на улице уже дожидается ее колымага, похожая на маленькую карету. Кабинка ее обтянута красным сукном. Лошади убраны лисьими хвостами. Да сопровождающих холопов наберется человек тридцать-сорок. И в таком пышном великолепии отправится наша героиня к знакомым или родственникам, посудачить о новостях, посплетничать о приятельницах, а может, обсудить и более важные проблемы.

И ни на кого она не взглянет по дороге, гордо и независимо будет восседать, комично сотрясаясь на ухабах дороги. Наверное, она так никогда и не узнает, что не восхищение, а ироничную улыбку вызвала у заезжего иностранца.

Так Бернгард Таннер, чех по национальности, посетивший Москву в 1678 году в составе польского посольства, с улыбкой проводил взглядом карету модницы и не забыл написать в дневнике: «Прелюбопытное зрелище можно было видеть, как при малейшем движении экипажа то и дело раскачивалась грузная женская фигура».

А вот уроженец города Нюрнберга Ганс Мориц Айрман искренне любовался нашими дамами. Не высокомерие он видел в их горделивой осанке и молчании, а особую учтивость. По его мнению «… Эта московская женщина умеет особенным образом презентовать себя серьезным и приятным поведением. Когда наступает время, что они должны показываться (гостям), и их с почетом встречают, то такова их учтивость; они являются с очень серьезным лицом, но не недовольным или кислым, а соединенным с приветливостью; и никогда не увидишь такую даму хохочущей, а еще менее с теми жеманными и смехотворными ужимками, какими женщины нашей страны стараются проявить свою светскость и приятность. Они (московитянки) не изменяют своего выражения лица то ли дерганием головой, то ли закусывая губы или закатывая глаза, как это делают немецкие женщины, но пребывают в принятом сначала положении. Они не носятся точно блуждающие огоньки, но постоянно сохраняют степенность, и если кого хотят приветствовать или поблагодарить, то при этом выпрямляются изящным образом и медленно прикладывают правую руку на левую грудь к сердцу и сейчас же изящно и медленно опускают ее так, что обе руки свисают по сторонам тела, и после такой церемонии возвращаются к прямому положению».

Что ж, как говорится, сколько людей, столько и мнений.

Впрочем, нашей героине нет никакого дела до какого-то залетного чужака.

Конечно, щеголихам из семей не столь знатных не довелось явить взорам сограждан такие богатства, но и затворническая жизнь им не грозила. И если хотели блеснуть новыми нарядами перед народом, то помех тому не знали. Не скрываясь от людских взоров в каретах со слюдяными окошечками или за толпой слуг, ходили они и в церковь, и в торговые ряды, и в гости.

Мужской взгляд непременно останавливался на такой франтихе. Да и к собственной внешности знатные мужчины были неравнодушны.

В мужском туалете тоже произошли некоторые изменения. Холщовые рубахи стали короче исподних и подпоясывались узким поясом. Пояс, долгое время являвшийся символом знатности и достоинства, начал постепенно утрачивать свое значение, стал скромнее, хотя и оставался обязательной частью костюма и упоминался в описях имущества. Охабни или сарафаны не подпоясывались и скрывали пояса, надетые на кафтан. Под мышками делали треугольные вставки из полотна другого цвета и расшивали их узорами. Подол и края рукавов рубашки украшали тесьмой шириной в два пальца. Любители пощеголять заказывали рубахи с расшитыми золотом и шелками рукавами и грудью и носили распахнутые верхние одежды, давая всем подивиться их красотой.

Особое внимание уделяли воротнику-стойке, который назывался ожерельем. Его шили съемным и выступающим над верхней одеждой. Воротники расшивали шелком, золотом или жемчугами, договаривались с мастерицами об определенном узоре или вверялись их вкусу. Пристегивался такой воротник пуговками. Богатые выбирали для него серебряные или позолоченные, бедные — медные.

Дорогие исподние одежды (зипуны, узкие, порой не доходившие до колен) шили из легких шелковых материй с длинными рукавами и без них. Щегольским являлся зипун с рукавами из другой ткани. Основной материей мог быть белый атлас, а рукава шили, к примеру, из серебряной объяри.