Повседневная жизнь русских щеголей и модниц

XVII век близился к своему завершению. Поведение и проделки юного царя Петра Алексеевича, разительно отличавшиеся от манер московского боярства, вызывали в обществе недоумение и кривотолки. Могли ли догадываться мамки да няньки, что пройдет совсем немного времени и их чада напялят на себя «поганые» платья иноземные, в которых только что срамиться, парики пудреные приладят и глаза свои поднимут дерзко, без стеснения. Нет, в те годы таких помыслов не было. Все текло по-старому, по-обычному: пили квас, а кто побогаче вина привозные, женщины утешались жемчугом да каменьями драгоценными, вышивали, сплетничали, уютно ощущая себя в сарафанах и летниках. Мужья и отцы, что при деньгах да щеголеватые, нашивали кафтаны с высоким козырем, который украшали золотой или серебряной нитью и искусной вышивкой, покупали себе и европейское платье, многие находили его удобным.

И казалось, ничто не предвещало каких-либо изменений в давно сложившемся и привычном укладе русской жизни. Удар по этим порядкам был нанесен с самого верха, откуда ожидать его не могли. Все началось с поездки Петра Алексеевича за границу в 1697–1698 годы.

Подобное путешествие для русского царя представлялось по тем временам явлением совершенно неслыханным. Считали, что ему негоже покидать свои палаты, а коли уж нужда такая появится — можно и бояр послами снарядить. В народе не могли поверить в безопасность государя в такой поездке, и неслучайно тогда утвердилась легенда, что царя в Европе украли. Якобы в Стокгольме его замуровали в столб и спрятали. Вместо него подсунули басурмана и Антихриста. Подтверждали сказанное тем, что, вернувшись, Петр Алексеевич устроил массовую казнь участникам стрелецкого восстания, а затем ввел иноземные обычаи и моды.

Европа удивила Петра и видом городов, и обликом жителей, бытом и нравами, многое понравилось ему, и многое захотелось изменить у себя дома. Справедливости ради, надо сказать, что и до поездки Петр Алексеевич был знаком с европейскими жителями, часто наведывался в Немецкую слободу, видел, как разительно отличался дом обрусевшего европейца от русского, слушал рассказы о жизни в других краях своих учителей, а в будущем сподвижников — шотландца Патрика Гордона (1635–1699) и швейцарца Франца Лефорта (1655/56–1699). Уже тогда Петр часто носил европейскую одежду, чем вызывал неудовольствие бояр. Говорили, что будто после смерти матери, царицы Натальи Кирилловны, в 1694 году патриарх Адриан выговаривал Петру относительно немецкого платья. Царь огрызнулся, посоветовав патриарху не о портных заботиться, а о делах церковных.

Что же касается брадобрития, то в самом начале своей заграничной поездки Петр Алексеевич обмолвился, что изведет в России этот обычай. Так что преобразования скорее всего были вызваны не столько увиденным в Европе, сколько появились вследствие общения с обитателями Немецкой слободы.

4 января 1700 года вышел указ, предписывающий мужскому населению «на Москве и в городах», исключая духовенство и крестьян, «для славы и красоты государства и воинского управления», носить иноземное платье на манер венгерского. По своему свободному крою оно походило на русскую одежду. Для наглядности у Кремля выставили манекены в новом костюме.

Если придворных обязали исполнить указ, во избежание гнева царя и невзирая на свое отношение к новым модам, то в общей массе знать не торопилась отказываться от привычных одежд. Сохранилось коротенькое письмо А. А. Курбатова к царю от 20 марта 1700 года, в котором он просил печатное подтверждение указа, поскольку тот слабо приводился в исполнение и многие люди считали, что все останется по-старому.

20 августа 1700 года последовал другой указ, который обязывал даже крестьян носить венгерскую и немецкую одежды. Последним сроком для исполнения его назначалось 1 декабря 1700-го, а для женщин 1 января 1701 года. У застав выставили образцы нового покроя — доказательство того, что в новую одежду надлежало облачиться всем и повсеместно. В особом январском указе 1701 года подробно описали вид одежды, ее отдельные части.

В русской одежде запретили появляться в обществе, а «мастеровым» наказали ее «не делать и в рядах не торговать». Неподчинение указу каралось штрафом. Особое внимание уделили парадной одежде, дабы русский двор не уступал в пышности дворам европейских монархов. Платья надлежало шить из дорогих парчовых тканей по последней французской моде.

Надо заметить, что сам Петр Алексеевич не являлся рабом условностей и этикета, не любил носить парик и кружева, был бережлив в личных расходах, раздражался чопорным этикетом австрийского двора и излишествами французского. Симпатии Петра Алексеевича тяготели к Голландии и Северной Германии, где к французской моде относились весьма сдержанно. И это при всем том, что ближайший друг — Франц Лефорт, имевший на него немалое влияние, слыл отпетым щеголем. Европейцы, представленные русскому посольству, рассказывали, что Лефорт носил великолепное платье, выписанное, по-видимому, из Франции и щедро украшенное драгоценностями.