Переход к новой одежде оказался делом непростым, старое боярство упрямо не хотело принимать этих нововведений; молодежь (с одной стороны) с радостью погружалась в стремительный водоворот новой удивительной жизни, но (с другой) жила с оглядкой на родителей. Молодые люди, возвращаясь после обучения из-за границы, не осмеливались сразу носить европейскую одежду, боялись насмешек родни. Даже в Москве новые моды устанавливались три года, а в провинцию она проникала гораздо медленнее.
В среде небогатого дворянства переход к новому костюму был тяжелым из-за имущественного положения, сменить весь гардероб за короткое время не удавалось. Немаловажное значение для быстрой смены одежды имело и искусство портных. Дворовые портные и вольные мастеровые не умели, а иногда и не хотели шить по новому образцу. Этим искусством они овладевали медленно, а иногда платья шили так плохо, что приходилось издавать указы об их клеймении. И даже спустя много лет встречались платья, сшитые неумело и небрежно, хотя из очень дорогой, красивой ткани.
Повседневная жизнь щеголей и франтих петровской эпохи разительно отличалась от предшествующей. Если раньше моднику достаточно было облачиться в богатые одежды да украшения, то теперь новый покрой платья требовал обучения иным манерам и иному поведению. Простой четкий силуэт мужского кафтана, сшитый из сукна, как бы «оголял» фигуру, делал слишком заметным неловкий жест или некрасивую осанку. Модникам надлежало не столько явить взорам современников дорогое платье, сколько показать личные достоинства, свое умение галантно, с достоинством поклониться, элегантно стоять, легко оперевшись на палку, непринужденно поддерживать беседу, быть интересным собеседником и изощренным на веселую выдумку хозяином гостеприимного дома.
В более сложном положении оказались дамы. Им предстояло для начала побороть стыдливость (кому она была присуща) — платье оголяло шею и руки, и уже потом научиться грациозно двигаться, выучить языки, начитаться «модной» литературы и разговаривать не кривляясь — просто, остроумно.
На помощь молодым людям пришло нехитрое руководство по этикету под названием «Юности честное зерцало», в котором пункт за пунктом объяснялось, что в приличном обществе принято, а что нет. Так, этикет напоминал, что, сидя за столом, «не прилично им (юношам. —
В разговорах уметь слушать, быть вежливым…
Еще же зело непристойно, когда кто платком или перстом в носу чистит, яко бы мазь какую мазал, а особливо при других честных людей…».
И тому подобное…
Кстати, не только в России выходили подобные руководства. Невоспитанных дворян хватало и в хваленой Европе, и в свое время некоторым монархам также приходилось обучать хорошим манерам своих подданных. В 1624 году при венском дворе «ходило» предписание для младших офицеров, в котором указывалось, как подобает вести себя в присутствии императора и как следует держаться за столом. «…Не должны входить полупьяными… За столом не должны качаться на стульях, или потягиваться на них, или вытягивать ноги во всю длину… Не должны лезть руками в блюдо и бросать кости под стол. Не должны облизывать пальцев, выплевывать на тарелки, а равно утирать нос о скатерть. Не должны так скотски напиваться, чтобы валиться со стула…»
Но вернемся к нашим проблемам. Наука этикета постигалась с трудом, в 1716 году ганноверский резидент Христиан Фридрих Вебер писал: «Я видел много женщин поразительной красоты, но они не совсем еще отвыкли от своих старых манер, потому что в отсутствие двора (в Москве) за этим нет строгого наблюдения. Знатные одеваются по-немецки, но поверх надевают свои старые одежды, а в остальном держатся еще старых порядков, например, в приветствиях они по-прежнему низко кланяются головой до самой земли. Те русские женщины, которые, побывши с мужьями своими за границей, возвратились в Москву, бросают здесь заимствованные ими в чужих странах обычаи, не желая, чтобы старики смеялись над ними.
В Петербурге же, напротив того, по строгому приказу обычаи эти удерживаются».
Переменить платье легче, чем отвыкнуть от старых привычек. И если костюм русского модника уже ничем не уступал по своему изяществу европейским образцам, то манеры оставляли желать лучшего. Вебер говорил, что женщины в общении с посторонними и иностранцами «до сих пор еще дики и своенравны, что одному известному немецкому кавалеру пришлось дознать собственным опытом. Когда… он пожелал было поцеловать у одной девицы руку и награжден был за это полновесною оплеухою».