Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года

Наполеон не упустил представить в бюллетене выигранное сражение и взятого в плен корпусного начальника, а дабы придать более важности победе, превозносил высокие качества и самое даже геройство барона Корфа. Но усомниться можно, чтобы до другого дня могли знать французы, кого они в руках имели, ибо у господина генерала язык не обращался. Я в состоянии думать, что если бы не было темно, то барон Корф не был бы почтен за генерала в том виде, в каком он находился, и нам не случилось бы познавать достойным своего генерала из иностранных газет» ^{28}. Рассказ Ермолова, исполненный сарказма, служит подтверждением тому, что слава первого острослова в армии закрепилась за ним неслучайно. Трагикомизм же этого происшествия неожиданно дополняется сдержанным повествованием одного из офицеров (Я. О. Отрощенко), служившего как раз в одном из четырех егерских полков, упоминаемых Ермоловым, и полку этому на протяжении всей кампании, как нарочно, не везло с командованием. «Мы остались как сироты без начальства, — сообщает Я. О. Отрощенко. — Так мы пришли в окрестности Кенигсберга. Здесь прибыл к нам вновь назначенный шеф генерал-майор Корф. Он был уже почтенных лет и принял нас как добрый отец. Мы благодарили Бога, что имеем начальника. Через несколько дней составлен был для него особенный отряд» ^{29}. Но радость офицеров продолжалась ровно сутки. В следующую же ночь (о которой рассказал Ермолов) отряд был внезапно атакован неприятелем. «Начало уже рассветать, когда мы выбрались за деревню; люди всех полков были смешаны вместе, потом построились роты, но генерала нашего не было и никого из штаб-офицеров других полков. Полковой штаб-лекарь нашего полка, ночевавший вместе с генералом, сказал, что он взят в плен; делать уже было нечего…» ^{30}Итак, полк снова оказался без начальника, лишившись его, по словам Ермолова, «страшным образом».

Коль скоро было упомянуто имя донского казачьего атамана Матвея Ивановича Платова в связи с его пристрастием к горячительным напиткам, позволим себе привести исторический анекдот на эту тему. «Императрица Мария Федоровна спросила у знаменитого графа Платова, который сказал ей, что он с короткими своими приятелями ездил в Царское Село.

— Что вы там делали — гуляли?

— Нет, государыня, — отвечал он, разумея по-своему слово гулять, — большой-то гульбы не было, а так бутылочки по три на брата осушили…» ^{31}Вдовствующая императрица не осудила заслуженного воина: выражаясь языком Суворова, «она поняла, что с ней говорит солдат».

Если «веселонравные» выходки Кутузова и Багратиона, Ермолова и Платова благодаря свидетельствам сослуживцев стали неотъемлемой частью их психологических портретов, то упоминание о склонности к шуткам М. Б. Барклая де Толли («вождя несчастливого») — явление редкое. Однако есть основания предполагать, что и этот прославленный военачальник не всегда «был в печали». Так, память одного из нижних чинов русской армии сохранила довольно забавный случай: «В Москве мой был главнокомандующий Барклай де Толли, и, когда я управлял кухней, Барклай де Толли подъезжает, кричит: "Что, каша готова?" Я говорю: "Готова, ваше сиятельство". — "Давай". Я ему налил миску, он попросил другую, потом садится на лошадь и говорит: "Ну, теперь мы готовы сражаться с Наполеоном"» ^{32}. В воспоминаниях старика-ветерана С. Я. Богданчикова (или же его внука М. А. Богданчикова, записавшего рассказы своего деда) многое перепуталось, но характер шуток Барклая «схвачен» верно, что подтверждается другим примером. На этот раз автор воспоминаний — признанный интеллектуал, военный историк А. И. Михайловский-Данилевский, не отказавший себе в удовольствии поместить в своем дневнике описание события, очевидцем которого он оказался. «Когда во время смотра при Вертю князь Барклай де Толли представил строевой рапорт австрийскому наследному принцу известному своим ограниченным умом, то он спросил у фельдмаршала: "Что мне с ним делать?" — "Спрячьте его в карман"» ^{33}, — отвечал русский главнокомандующий, прозрачно намекнув на возможности использования служебного документа.

В те героические времена среди русских офицеров необыкновенная судьба Наполеона, «горделивого властелина Европы», нередко становилась предметом обсуждений, заканчивавшихся подчас неожиданными сравнениями, как видно из рассказа M. М. Петрова о посещении русскими офицерами резиденции Наполеона в Сен-Клу: «Один из бывших с нами адъютантов наших, немец Клуген, изумленный невообразимым богатством этой половины дворца, идя за нами, повторял шепотом товарищу своему, Татищеву: "Ах, поше мой! Ну шево он ещо катил?" Я, подслушав это, спросил его: "Что, Клуген, если бы у тебя этакой домишко был, ты бы, как видно, не пошел в Москву?" — "Шорт бы мини понос оттуда дуда". — "Лжешь — и ты бы пошел, я твое честолюбие видел <…>"» ^{34}.