Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года

А. И. Михайловский-Данилевский поведал в дневнике об одном содержательном разговоре на эту злободневную тему: «…Был у Государя обеденный стол, за которым находилось только четверо из самых приближенных особ, и от одной из них я слыхал тем же вечером следующий анекдот. За сим обедом граф Аракчеев предложил, чтобы в воспоминание чрезвычайных происшествий последних походов учредить новый орден с пенсионом для кавалеров оного или присоединить пенсионы к ордену Святого Георгия или Святого Владимира для тех, которые получили сии знаки отличия в последние войны или в продолжение их были изувечены. "Но где мы возьмем деньги?" — спросил Император. "Я об этом думал, — отвечал граф Аракчеев, — и я полагаю обратить в казну на сей предмет имения поляков, которые служили неприятелю в 1812 году и не возвратились в Россию, невзирая на дарованное им прощение, как, например, имение князей Радзивиллов". — "То есть конфисковать их", — прервал Государь. "Так точно", — отвечал Аракчеев. "Я конфискаций не люблю, — возразил Император, — можно об них писать и ими грозить, но приводить их к исполнению — это жестоко, и ежели мы возьмем пенсионы для предлагаемых тобою орденов из конфискованных имений, то пенсионы сии будут заквашены слезами". Это собственное выражение Государя» ^{52}.

Глава шестая «ПОЛКИ ЛИХИЕ…»

И в войне и в мире мы искали опасностей, чтоб отличиться бесстрашием и удальством.

Ф. В. Булгарин. Воспоминания

В эпоху 1812 года, когда, по признанию современника, «не боялись жить сердцем», в числе наиболее сильных сердечных привязанностей следует назвать приверженность русских офицеров к своим полкам. Это явление соответствовало духу времени, наполненному бесконечными войнами. Именно тогда сложилось прочное осознание полкового братства как кровной связи на жизнь и на смерть, оформился тот особый корпоративный дух, во все времена отличавший армию от всех других сообществ. Основу этого профессионального братства составляло понятие личной офицерской чести, нерасторжимо связанной с честью полка. Избрав для себя военное поприще, вступая в полк, молодой человек осознавал, что отныне он обязан следовать «дорогой чести». Кроме того, слово «честь» присутствовала постоянно еще и в таких словосочетаниях, как «честь знамени», «поле чести», «поединок чести», «отдать честь», «похоронить с воинскими почестями». Заметим, что мало кто из героев той поры мог внятно объяснить, что такое честь. Это и понятно: даже в «Толковом словаре» В. И. Даля слово «честь» определяется как «внутреннее нравственное достоинство человека», то есть относится к области «нематериального». Вместе с тем молодые люди дворянского сословия с рождения были осведомлены о жестких неписаных «правилах чести», которыми регламентировалась их повседневная жизнь с минуты поступления в полк.

Исторический тип русского офицера, издавна традиционно импонирующий «обыденному сознанию», следует, скорее всего, искать в привилегированной части армии. В царствование Александра I в гвардию «с улицы» не брали. Помимо возродившейся к началу XIX столетия моды на «аристократизм», государь желал видеть среди офицеров гвардии людей образованных в науках, с навыками светского общения. К этому желательно было иметь немалое денежное пособие от родителей, так как петербургская жизнь требовала издержек. Но даже наличием всех вышеперечисленных качеств проблема выбора места службы не исчерпывалась. Приведем рассуждения выпускника Пажеского корпуса Ф. Я. Мирковича, которому судьба предоставила возможность самому решить, где служить дальше: «Надобно было избрать себе полк. Гвардия состояла тогда из двух дивизий пехоты, дивизии тяжелой кавалерии, дивизии легкой, дивизии пешей артиллерии и одной роты конной, и была под непосредственным начальством Цесаревича Константина Павловича. <…> Пехота вся и артиллерия стояли все в Петербурге, из кавалерийских же полков — одни кавалергарды и Конная гвардия. Прочие полки размещены были по загородным местам: в Царском (селе), Гатчине, Стрельне и Петергофе.