Повседневная жизнь русского офицера эпохи 1812 года

Говорят, что беда не приходит одна. 11 апреля 1811 года не стало и Аркадия Суворова. Казалось бы, совсем недавно друзья в письмах «перемывали кости» своего нерадивого приятеля, в шутку собираясь с ним расправиться: «Что тебе сказать о Бижу? Так же глуп, так же несносен, как и прежде; часто с Шаховским мы жалеем, что не живем в Италии, где за несколько копеек добродушный итальянец с помощию стилета избавит тебя от скучного урода. Вообрази, что мы не видали Бижу целую весну: занесся в чистые поля, да там и пропал. Пожалуйста, напиши к нему, что у вас много дичины; может, он к вам и поедет; а ты постарайся столкнуть его в Казбек: сим ты заслужишь бессмертие»^{39}. Могли ли Воронцов и Марин предвидеть, что злой рок уже подстерегал «Бижу». И эта потеря также оказалась «не боевой». Сын великого русского полководца погиб так же бесшабашно и лихо, как и жил, не дотянув, как и Арсеньев, до 30-летнего возраста. «Этот молодой герой, полный надежд, всеми любимый, переезжая (несмотря на убеждения в невозможности переезда), по привычному бесстрашию, в коляске с генерал-майором Удомом, Рымник (ничтожный ручей, но тогда надувшийся от наводнения) был опрокинут и увлечен быстриною. Удом был спасен, а Суворов отыскан уже трупом в той же реке, коей славное название Рымникского он наследовал от отца в память бессмертной победы. Горесть армии была общая <…>»^{40}. Среди офицеров ходили слухи, что сын генералиссимуса погиб, пытаясь спасти своего пьяного кучера, опрокинувшего в реку карету. Кучера «Бижу» спас, а сам не выплыл…

Жизнь тем временем шла своим чередом. Граф Воронцов, воюя с Турцией, «ходил за Дунай», во главе Нарвского пехотного полка взял штурмом крепость Базарджик, осаждал крепость Варну, сражался под Шумлой с великим визирем Юсуфом-пашой и в 1810 году в 28 лет был произведен в генералы. Его друг Марин с головой погрузился в милые его сердцу литературные интересы. В Северной столице он вместе с известными деятелями русской культуры — Г. Р. Державиным, А. Н. Олениным, И. А. Крыловым, А. А. Шаховским, К. Н. Батюшковым стал издавать «Драматический вестник». 14 марта 1811 года на торжественном открытии «Беседы любителей русского слова» Марин был торжественно принят в члены этого общества. Он обрел привычный комфорт среди единомышленников и собратьев по перу, в обстановке вдохновения и творчества, но… на берегах Дуная лучший друг генерал-майор граф Воронцов по-прежнему распечатывал письма, содержащие знакомые упреки: «Пожалуйста, пиши ко мне, мой добрый Костуй. Недавно я перечитывал твои письма из Грузии и нашел, что в теперешних мало свежести. Может быть, тебе и некогда писать много; но все можно сказать слова два-три; хоть делай мне поручения и докажи, что ты меня все помнишь»^{41}.

Но вот грянул 1812 год, и друзья снова вместе. Воронцов — начальник 2-й сводно-гренадерской дивизии во 2-й Западной армии князя П. И. Багратиона, в Главную квартиру которого полковник Марин получил назначение дежурным генералом, хотя здоровье подводило его все чаще, а пуля, оставшаяся в груди со времен Аустерлицкой катастрофы, давала о себе знать все сильнее. Марин выполнял «черную, незаметную работу» при штабе, не щадя последних сил, заботился о снабжении армии. «Костуй» сражался во главе дивизии под Миром, Романовом, Салтановкой, Смоленском. В битве при Бородине он геройски оборонял Семеновские флеши, где, отбивая яростные атаки неприятеля, на глазах у Воронцова полегла почти вся его дивизия, а сам «Костуй», тяжело раненный в ногу, был увековечен В. А. Жуковским как символ доблести и чести русского воинства в 1812 году:

Наш твердый Воронцов, хвала!
О други, сколь смутилась
Вся рать славян, когда стрела
В бесстрашного вонзилась,
Когда полмертв, окровавлен,
С потухшими очами,
Он на щите был изнесен
За ратный строй друзьями.
Смотрите… язвой роковой
К постели пригвожденный,
Он страждет, братскою толпой
Увечных окруженный.

Ему возглавье бранный щит;

Незыблемый в мученье,
он с ясным взором говорит:
«Друзья, бедам презренье!»