Повседневная жизнь советских писателей. 1930— 1950-е годы

В итоге комиссия Союза писателей в 1946 году признала авторство пьесы за Суровым. Это заключение было сделано, несмотря на ряд свидетельских показаний в пользу Шейнина. Их дали Н. Мизин (ответственный секретарь редакции газеты «Сталинградская правда»), Н. Чумаков (заведующий строительным отделом редакции газеты «Сталинградская правда»), Н. Малеев (корреспондент «Комсомольской правды» по Ставропольскому краю), А. Романов (заместитель заведующего отделом местности редакции «Комсомольской правды»), А. Филиппов (ответственный редактор «Сталинградской правды»). Эксперты И. Альтман и О. Леонидов высказали свое мнение по данному вопросу: «…экспертиза не считает возможным сделать окончательный вывод на основе материалов, имеющихся у нее в распоряжении…» Они признали, что «настоящее дело выходит за рамки литературного спора»^[851].

На этом деятельность А. Сурова по привлечению к работе «соавторов» не закончилась. В марте 1949 года он привлек к совместной деятельности Я. Варшавского. Свое согласие на это Варшавский объяснил так:

«Мы с ним (А. Суровым) познакомились в 1946 году, в редакции „Советского искусства“. Я заведовал отделом театра и драматургии, а он был назначен заместителем редактора.

События начинались с известной статьи в „Правде“ об одной группе критиков. Я после этой статьи был немедленно отстранен от работы. Первичная парторганизация издательства „Советское искусство“ вынесла решение об исключении меня из партии. Я оказался в полной временной изоляции. Достаточно сказать, что в течение года ни один человек не позвонил мне и не появился — из старых товарищей…

Единственным человеком, позвонившим мне в течение всего 1949 года, был Суров. Он сказал мне: „Преданность партии надо доказывать не заявлениями, а творческой работой, и я тебе помогу в этом. Мы вместе напишем сценарий о советском рабочем классе… Я перегружен, но мы с тобой напишем вместе…“ Трудно передать, как обрадовал меня Суров. Кончилось мучительное бездействие…

В конце весны — начале лета, в течение одной ночи, мы написали заявку на сценарий „Рассвет над Москвой“. В черновике заявки указывалось, что я буду соавтором Сурова в этой работе… Заявка была наполовину написана, наполовину продиктована мной… Эту заявку под измененным названием („Песня цветов“) он представил тогда же, в начале лета 1949 года, на Мосфильм… Под ней стояли две подписи, но потом обнаружилось, когда проверяли, что последняя страница с двумя подписями уже исчезла, а была только страница с его подписью. Так как он взял хлопоты административные на себя, то я об этом ничего не знал. Я на него только надеялся, что ходить надо ему, а не мне… Так как обстановка была такая…

Суров продолжал болеть, он предложил мне написать первоначальный набросок, а потом, мол, увидим, что получится. Я написал… Первоначальный вариант (рукопись в 3-х блокнотах) был написан с 1 января по 1 марта 1950 года. Суров в это время находился на лечении в подмосковном санатории. Я переписал сценарий и отдал ему второй (несколько улучшенный) вариант в марте 1950 года. Этот второй вариант перепечатывала машинистка Сурова… Сам я перепечатать не мог, так как на это требовались сотни рублей, которых у меня не было, а Суров расходы брал на себя…

Суров сказал мне, что консультировался по поводу сценария в Сценарной студии, что редактор этой студии Ю. Арбат дал отрицательный отзыв. В связи с этим он (Суров) убедил меня переделать сценарий в пьесу. Следы этой переделки — пометки Сурова на полях сценария. Работа его была механической — он попросту переписывал отдельные реплики или склеивал вырезки… Летом 1950 года, получив от Сурова эти листочки… я заново переработал все картины пьесы, написал картины, которых в сценарии не было. Работу Сурова можно считать в лучшем случае редакторской. У него на даче мы еще раз вместе переписывали пьесу от начала до конца, главным образом, под мою диктовку…»^[852]

Во второй половине лета 1950 года в «Советском искусстве» появилось сообщение о том, что пьеса «Рассвет над Москвой» принята в двух театрах, ее автором был назван один Суров. Варшавский пошел к нему за объяснениями. Во время беседы Суров рыдал, говорил о своем нервном расстройстве, о том, что время от времени теряет способность писать. По словам Варшавского, он произнес такую фразу: «Ты должен понять меня, что я задолжал театру, я взял аванс, но клянусь, что исправлю эту ошибку…» И предложил следующее: «Пусть пьеса идет под моей фамилией. Пройдет несколько месяцев, атмосфера разрядится и сценарий пройдет под двумя фамилиями». Варшавский согласился на это предложение.

В январе 1951 года Суров подал заявку на Студию им. Горького, в которой сценарий проходил под двумя фамилиями. Но 10 марта, когда стало известно, что «Рассвету над Москвой» присуждена Сталинская премия, Суров вычеркнул фамилию соавтора из договора. После этого состоялся его разговор с Варшавским, где Суров заявил: «Получи четверть премии или я сгною тебя на Колыме». Угрозы в адрес Варшавского от Сурова слышал также П. Арский.