Повседневная жизнь советского города: Нормы и аномалии. 1920–1930 годы.

С социально-экономической точки зрения расценивалось и поведение потребителя проституции. Правда, в 1918 г. один из районных Советов Петрограда по собственной инициативе принял постановление, предписывающее наказывать «развратников и соблазнителей штрафом до 1 тыс. рублей и арестом с принудительными работами сроком до 1 месяца с публикацией о сем в газетах»[147]. Однако подобное решение вызвало бурю возмущения. Впоследствии критика потребителя проституции велась прежде всего в контексте идей солидарности трудового коллектива и его интересов. «Мужчина, купивший ласки женщины, — заявляла Коллонтай, — уже перестает в ней видеть равноправного товарища», подразумевая прежде всего совместные усилия на трудовом фронте[148].

Невнятность нормативных и нормализующих суждений власти по отношению к проституции, а также неявная выраженность изменений в обывательских представлениях о торговле любовью во многом объясняются реалиями военно-коммунистической жизни. Переход к НЭПу, возвращение денежного обращения и нормализация повседневной жизни активизировали действия института проституции в традиционном виде. Это повлекло за собой разнообразные властные инициативы, направленные на формирование новых представлений о норме и патологии. В конце 1921 г. межведомственная комиссия при народном комиссариате социального обеспечения разработала «Тезисы по борьбе с проституцией». В них отмечалось: «1. Проституция тесно связана с основами капиталистической формы хозяйствования и наемным трудом; 2. Без утверждения коммунистических основ хозяйства и общежития исчезновение проституции неосуществимо. Коммунизм могила проституции; 3. Борьба с проституцией — это борьба с с причинами ее порождающими, то есть с капиталом, частной собственностью, делением общества на классы; 4. В Советской рабоче-крестьянской республике проституция представляет собой прямое наследие буржуазно-капиталистического уклада жизни»[149]. В тезисах также подчеркивалось, что покончить с торговлей любовью можно лишь полностью раскрепостив женщин, устранив голод, дороговизну, безработицу, детскую беспризорность, обучив неподготовленных девушек труду, ликвидировав пережитки буржуазной морали. Считая проституцию пережитком прошлого, власти совершенно не учитывали то обстоятельство, что занятие сексуальной коммерцией во многих случаях есть проявление такого качества человеческой психики, как десоматизация. Не признавая же торговлю любовью своеобразным видом трудовой деятельности, большевики одновременно не считали избранный продажными женщинами образ жизни аморальным.

Многие идеи тезисов нашли законодательное закрепление. В принятом в 1922 г. Уголовном Кодексе РСФСР появились статьи, определяющие наказание за притоносодержательство, за принуждение к занятиям проституцией, а также за вовлечение в сексуальную коммерцию несовершеннолетних. Статьи, преследующей за торговлю собственным телом, не было. С проститутки снималась не только уголовная, но и морально-нравственная ответственность за ее поступки, хотя ее занятия и не считались профессией. Это позволяет предположить, что на властном уровне проституция считалась формой аномального поведения, навязанной объекту социальной средой. Самой же проституирующей женщине статус девианта не приписывался. Известный венеролог В. М. Броннер в 1924 г. вообще заявлял: «Основное положение, из которого мы исходим при построении нашей работы, это то, что борьба с проституцией не должна быть заменена борьбой с проституткой. Проститутки — это только жертвы или определенных условий, или тех мерзавцев, которые их в это дело втягивают»[150]. Действительно, с переходом к НЭПу началась своеобразная эра милосердия по отношению к женщинам, занимавшимся сексуальной коммерцией.