Повседневная жизнь советской богемы от Лили Брик до Галины Брежневой

Грек-коллекционер похвастался перед иностранцем графикой Зверева — серией весьма фривольных иллюстраций к басне Апулея «Золотой осел». Маркевича мгновенно охватил покупательский зуд: «Хочу купить!» А Костаки ему: «Нет и всё! Но если только за очень большие деньги… быть может, и только для вас, маэстро, учитывая ваши левые взгляды, дружбу народов и все такое…» Маркевич был на седьмом небе от счастья: он открыл нового Ван Гога и с тех пор, где бы только ни был, никогда не забывал повторять: «Только у двоих великих художников — Зверева и Ван Гога в автопортретах выявляется такой же настойчивый поиск сущности человека через познание самого себя». Но переезжать на постоянное место жительства в страну, где живет великий художник, Маркевич почему-то не захотел, а вот первую персональную выставку Зверева организовал. И не в московском Манеже, а в парижской галерее «Мотте». Выбор места понятен: там не требовали обязательного членства в рядах Союза художников СССР. А еще Маркевич показал работы Зверева Пикассо, и тот назвал Толика «лучшим русским рисовальщиком». Откуда создатель «Девочки на шаре» мог знать всех русских рисовальщиков, чтобы выбрать из них лучшего, сказать трудно, ибо в Советском Союзе он давно не был.

Как раз для парижской выставки Зверев по заказу Маркевича и создавал свои работы помазком для бритья — он жил в это время в деревне под Тарусой в доме, купленном Дмитрием Плавинским. А в Москве в это время малевали «под Зверева» его жена и любовница. «Крупный иностранный заказ! Денежная халтура! Такого Зверев не пропускал, усадив за работу двух жен, законную Люсю и незаконную Надю. Ему оставалось подправить лихим жестом их рисунки и подписаться “АЗ”. На встречу с маэстро в гостинице “Украина” Зверев приносил краски в авоське и бутылку водки. Обладатель особого юродства, безотказно чаровавшего мистические и тонкие натуры, он заставлял знаменитого дирижера Маркевича, знавшего Дягилева, Стравинского, Пикассо, промывать стаканы до тех пор, пока не получал “пятерку” за работу», — раскрывает художественную кухню хорошо знавший Зверева художник Валентин Воробьев, с которым они съели не один пуд соли и выпили не одну бутылку водки в мастерской на улице Щепкина. После такого откровения как не вспомнить Фалька: «Берегите Зверева, каждое его прикосновение драгоценно!» Кстати, помимо жены Люси (она дефилировала по улице с подушкой, повязанной на голову) и подруги Нади у Зверева были также две дочери.

Маркевич не раз приезжал в СССР — министр культуры товарищ Фурцева внезапно обнаружила, что молодым советским дирижерам не хватает обмена опытом с их зарубежными коллегами. Вот его и наняли за большие деньги стажировать Светланова, Темирканова и др. В свои приезды он превращал гостиничный номер, где жил (а его пребывание могло растянуться на долгие месяцы), в персональную мастерскую Зверева, для которого он скупал чуть ли не весь магазин художественных принадлежностей Союза художников: только пиши, дорогой! Работы гения он увозил с собой чемоданами.

После Парижа с успехом прошли выставки Зверева в Копенгагене и Женеве, отголоски которых обернулись в СССР громовыми раскатами. В Москве поговаривали, что Маркевич на личном самолете даже вывозил Толю в Париж, но тот долго без русской водки на берегах Сены не протянул и вернулся обратно. Не поладил, видать, с парижскими клошарами (ценителями вина, но никак не коньяка). Популярность за границей всегда была для отечественной творческой интеллигенции главным мерилом в оценке успеха. Зверев стал популярнее Элия Белютина и Ильи Глазунова. О нем писали за рубежом — в журнале «Лайф» в статье «Искусство России, которое никто не видит» с портретом Зверева на обложке. В этом же номере «Автопортрет» Анатолия Зверева соседствовал с полотном Исаака Бродского «Ленин в Смольном», что не делало чести последнему.

Зверевские работы с выставок раскупали быстро и задорого. В год полета Гагарина несколько его работ приобрел нью-йоркский Музей современного искусства. Вот только досталась ли сотня-другая долларов самому художнику? В то время лишь избранным разрешалось иметь счета в зарубежных банках, например, нобелевскому лауреату Михаилу Шолохову — писатель казачества предпочитал покупать рыболовные снасти исключительно иностранного происхождения. Но все же кое-что Звереву перепадало через вторые и даже третьи руки и было с успехом пропито, проедено и проезжено — ибо основным способом перемещения по городу для него было такси. Вообще, денежки у него водились. Он позволял себе зайти в ресторан и купить бутылку французского коньяка «Наполеон», сунув сотню буфетчику, естественно, без сдачи. Физиономии работников общепита вытягивались до неузнаваемости — бомж, которого и на порог-то пускать не велено, оставляет на чай кругленькую сумму! Но ничего не поделаешь — этот самый бомж вынимал из кармана червонец и унижал им швейцара ресторана.