Повседневная жизнь современного Парижа

В Париже, где сосредоточены большинство ученых-филологов, чиновников, преподавателей и министров, время от времени на лингвистической почве разыгрываются битвы, в ходе которых сторонники чистого языка нападают на борцов за язык осовремененный. На протяжении 1990-х правительство хотело искоренить все английские термины, но Конституционный совет воспротивился, углядев в этом покушение на свободу слова. Так что парижане до сих пор законно берут свое кадди для шопинга, а захворав, делают сканер. В 1994 году вышел закон, запрещающий использовать в национализированных компаниях в течение рабочего дня иной язык, кроме французского. В 1997 году группа женщин-министров потребовала, чтобы их звали «мадам ля министр» (что раньше обозначало жену министра, а женщины министры отзывались на «мадам ле министр»). Французская академия приняла живое участие в дебатах и встала на защиту консерваторов. Правительство собрало специальный комитет, дабы официализировать это решение, но пресса и простые французы предпочли «ля министр» и теперь все так и говорят. Вот о чем горячо спорят во французской столице. Много ли изменилось со времен гулливеровской войны за правильное разбивание яйца? По-моему, не очень, но не вздумайте говорить об этом французам. Все, что касается их языка, — свято!

Однажды мы с мужем были приглашены на обед славным французским начальником. Между фуа-гра и диким голубем, называемым пижоно, мой благоверный с хитрой улыбкой спросил: «Вам иногда не кажется, что вы, французы, считаете себя лучше других?» Я ожидала обиженного взгляда, колкого ответа, критики, но француз лишь по-детски удивленно приподнял брови и растерянно спросил: «А разве мы, на самом деле, не лучшие?» Да, французы ощущают себя лучшими, и все европейские соседи относятся к ним с несколько завистливым почтением. В этом самоощущении нет ни спеси, ни гордыни, ни пренебрежения к окружающим. Французы и парижане проживают свою национальную и территориальную принадлежность с тем достоинством, с каким королева красоты несет блестящую и тяжелую корону. «Да, я лучшая. Смотрите. Любуйтесь. Поражайтесь. Восхищайтесь. Именно для этого я здесь». Это не мешает им зачитываться Толстым и Достоевским, рукоплескать на спектаклях по Чехову, преклоняться перед Хемингуэем, медитировать над Данте и Пиранделло, изучать Шекспира, ценить Ремарка и поражаться Гёте, но… все это, ощущая себя лучшими. Только ощущая свое превосходство всегда и во всем, можно жить в музее под открытым небом под названием «Париж» и быть не фигурантом, не смотрителем, а полноправным участником каждодневно разыгрываемого действа. Что-то по-хозяйски менять, улучшать, украшать и ни разу не усомниться в правильности творимого.