Повседневная жизнь старой русской гимназии

Зайдя случайно в гимназию (мои дела уже кончились), я принужден был объясняться с одной мамашей. Дочь ее, сидящая второй год в V классе, девица малоспособная и очень неразвитая. На письменном экзамене по словесности она получила ныне 2, и — что редко бывает — не из-за орфографии, а из-за полного невежества в области пройденных произведений. Достаточно сказать, что, например, купец Дикой у нее отдавал мужа слесарши в солдаты (вместо гоголевского городничего). На устной переэкзаменовке обнаружилось, что это не было у нее случайной опиской или временным затемнением, т<ак> к<ак>, несмотря на все мои наводящие вопросы (например, разве купцы могли кого-либо отдавать в солдаты?), она далее не могла заметить, в чем тут ошибка, и продолжала стоять на своем. Когда же я стал спрашивать по теории словесности, то оказалось, что она не только не в состоянии разбираться в стихосложении, но далее и понять его основ, т<ак> к<ак> не имеет никакого представления о том, что такое ударение. Поэтому вполне естественным было, когда все экзаменующие единогласно и без всяких колебаний поставили ей два и назначили осеннюю переэкзаменовку. Пришедшая же сегодня в гимназию ее мамаша вдруг с апломбом заявила мне, что ее дочь очень хорошо знает все, что проходили, что отвечала она правильно и что это я почему-то «срезал» ее, поставив ей 2, тогда как другие отвечали хуже и получили четверки (между прочим, ее дочь, отвечавшая первой, сразу после ответа ушла из класса, а мамаша, конечно, и вовсе не присутствовала). Такие бесцеремонные заявления мамаши, при том женщины, по-видимому, совершенно необразованной, но берущейся со слов своей немного более образованной дочки критиковать оценку ее знаний, и обвинения меня в какой-то пристрастности и несправедливости страшно возмутили меня. На слово ее о «срезывании» я резко заметил, что она «не смеет так говорить», и стал доказывать, что ее дочь действительно ничего не знала и больше двойки не заслуживала. Но переубедить такую особу было невозможно. Она упорно стояла на своем, толковала что-то о тяжелом материальном положении, хотя тут же добавляла, что ее муж получает 1200 р. (т. е. больше многих из моих коллег по гимназии). А на мой совет, чтобы ее дочь как следует подготовилась к осенней переэкзаменовке, заявила, что она все равно провалится. «Если так будете внушать ей, конечно, провалится» — возразил я. «А если провалится, — отвечала она, — то я приду с ней вместе в гимназию: и ей и себе пущу пулю в лоб!» Такое заявление матери, очевидно, внушающей такие же полоумные мысли и дочке, страшно расстроило меня. Толковать с этой психопаткой больше уже не было сил. И когда она еще раз повторила свою угрозу, я вскочил со стула и, сказав, что нахожу дальнейшие разговоры с ней бесполезными, ушел из комнаты, отослав ее за нужными ей справками к начальнице. Этот случай мог бы гораздо больше расстроить меня, если бы я чувствовал себя хоть сколько-нибудь виноватым. Но я вполне искренне считаю, что переэкзаменовка ее дочерью была вполне заслужена, потому что переводить в следующий класс девицу, не знающую ничего, не допустимо в какой угодно свободной школе. При желании работать, одолеть этот курс к августу дело вовсе не трудное, тем более что она проходила его уже два года. Таким образом, дело этой девицы вовсе еще не пропащее. Мамаша же вместо того, чтобы успокоить дочь и создать у нее настроение, благоприятное для работы, начинает ее запугивать, сгущать краски и не останавливается даже перед внушением мысли о самоубийстве. Таких психопаток я еще не встречал! Но, вероятно, среди нашего общества немало найдется родителей, стоящих в отношении к детям и школе на точке зрения, близкой к этой. И кто ее знает, не осуществит ли если не она, то дочь это безумное намерение в случае осеннего «провала». Кто же в этом будет виноват? Мать, конечно, винит во всем исключительно педагогов, не считаясь при этом ни с какими фактами. Но мы ли виноваты, если девица, два года проучившая одно и то же и, по словам матери, усиленно работающая дома, не в состоянии усвоить даже основных элементов курса, не в состоянии даже отличить «Ревизора» от «Грозы»? Судя по матери, можно думать, что и наследственность у нее не из хороших. В благоустроенных городах Запада (например в Мюнхене) для таких учеников есть особые школы, куда удаляют их из нормальных школ и где занимаются с ними в специальных, более благоприятных условиях особо подготовленные учителя. У нас же такие ученики составляют обузу для учителей, задерживая работу с остальным классом и создавая учителям репутацию «любителей двоек». Родители же, не желая беспристрастно посмотреть, пригодны ли их дети для нормальной школы, хотят, чтобы учителя «за уши тянули» их из класса в класс и потом давали дипломы за невежество. Когда же учителя не хотят так поступать (да даже и не могут!), родители взваливают на них всю вину за малограмотность детей. И вместо того чтобы пристроить девицу или молодого человека к какому-нибудь другому делу, более для них пригодному, все-таки держат их в ненавистной для них школе, предпочитая пустить пулю в лоб, вместо того чтобы действительно позаботиться о ее судьбе.