Повседневная жизнь Тайной канцелярии

Уже в январе 1742 года Финч отметил ропот в гвардии. Летом этого года преображенский прапорщик Петр Квашнин, камер-лакей Александр Турчанинов и измайловский сержант Иван Сновидов считали возможным собрать «партию человек в триста или и больше, и с тою бы партиею идти во дворец и государыню императрицу свергнуть с престола, а принца Иоанна возвратить». На вопрос, что делать с императрицей, Турчанинов ответил: «Где он их увидит – заколет».[464] Известное «дело Лопухиных» выявило подобные настроения и в придворных кругах: подполковник Иван Лопухин летом 1743 года заявлял о скорых «переменах» в правительстве и воцарении опять же «принца Иоанна», при этом перечислял многих недовольных происшедшим переворотом офицеров.[465]

Недовольство проявляли даже искренние сторонники бывшей опальной цесаревны. Сосланный при Бироне за выражение сочувствия к правам Елизаветы капитан Петр Калачов по возвращении из Сибири был пожалован в майоры и отставлен «с денежным награждением», однако таким обращением был не удовлетворен и затеял тяжбу о возвращении своих якобы незаконно отчужденных «деревень», в ходе которой четыре раза подавал «доклады» императрице.

Майор не только желал вернуть свои давно заложенные и не выкупленные в срок имения, но был искренне убежден, что Елизавета «возведена на российский престол через ево, Калачова, первого». Поэтому, считал он, его семье уместно быть «при дворе», а ему самому государыня могла бы «поручить в смотрение табашной и питейный сборы» по всей стране. В своем «бессовестном неудовольствии» верноподданный майор грозил императрице «бунтом», советовал ей отпустить свергнутого Ивана Антоновича с отцом за границу и сетовал, что ранее «такова в государстве разорения и неправосудия не бывало» из-за «воров» и «изменников», к числу которых относил весь Сенат вместе с генерал-прокурором, вице-канцлера М. И. Воронцова и многих других высших чиновников.[466]

В 1749 году поручик Ширванского полка Иоасаф Батурин предложил великому князю Петру Федоровичу возвести его на престол: «Заарестуем весь дворец и Алексея Разумовского, а в ком не встретим себе единомышленника, того изрубим в мелкие части». Замысел офицера интересен тем, что захватить власть он намеревался с помощью московских фабричных рабочих, которых его сторонники уже начали «подговаривать».[467]

Приводить в чувство приходилось не только офицеров, но и солдат; списки осужденных в первые годы правления Елизаветы включают многих унтер-офицеров и рядовых гвардии, отправленных за «непристойные слова» на Камчатку, в Оренбург и другие дальние гарнизоны.[468]

Елизавета быстро уладила вопрос о наследнике престола – в 1742 году им стал ее племянник, голштинский принц Карл Петр Ульрих, в православии – «внук Петра Первого, благоверный государь великий князь Петр Федорович». Но все 20 лет ее царствования беспокойство по поводу узника экс-императора Ивана Антоновича не оставляло ее, а фигура принца оставалась «катализатором» переворотных надежд внутри страны и не вполне ясных планов зарубежных политиков.

Уже с 1742 года среди охранявших брауншвейгское семейство в Риге гвардейцев стали вестись разговоры о порядке наследия престола. В 1743 году за здоровье Анны Леопольдовны и ее сына поднял тост в сибирской глуши иноземец-портной «из Ангальтского княжества» Иван Зибек.[469] В июне 1745 года императрица лично допрашивала дворянина А. Беклемишева, показавшего на своих знакомых, сожалевших об участи свергнутой правительницы и ее сына и якобы мечтавших о «республике». Правда, из болтовни Беклемишева следовало, что офицеры братья Новиковы и капитан И. Зиновьев республиканские порядки понимали своеобразно: «Россию разделить в княжении в рознь и всякой да у них по княжению взять хотел», – и дело серьезным заговором не пахло. Однако следствие показало, что «в гвардии есть такие, что о принце сожалеют».[470]

Поручик Канцелярии от строений Евстафий Зимнинский повинился в желании, «чтоб оному принцу быть на всероссийском престоле», для достижения коего не исключавший использования пушек для покушения на императрицу: «Зарядя их дробью, расстрелял ее на розно».[471] Информация о самом принце в столице распространялась из первых рук: многие гвардейцы откомандировывались в караул к брауншвейгскому семейству и, подобно сержанту-преображенцу Ивану Назарьеву, не считали нужным скрывать, что принц «весьма умен».[472]