Повседневная жизнь Тайной канцелярии

Он уже при жизни стал – зловещей – достопримечательностью Петербурга, о которой слагали многочисленные байки: будто Шешковский имел в Зимнем дворце особую комнату для «работы» по заданию самой императрицы. Вроде бы он лично сек подследственных, а допрос упрямого арестанта начинал с удара его под самый подбородок с такой силой, что выбивал зубы. Рассказывали, что комната, где производилась у него расправа, сплошь была заставлена иконами, а сам Шешковский во время экзекуции с умилением читал акафист Иисусу или Богородице; при входе в комнату обращал на себя внимание большой портрет императрицы Екатерины в золоченой раме с надписью: «Сей портрет величества есть вклад верного ее пса Степана Шешковского».

Многие верили, что обер-секретарь – человек всеведущий; что повсюду присутствовали его шпионы, прислушивавшиеся к народной молве, записывавшие неосторожные речи. Ходили слухи, что в кабинете Шешковского находилось кресло с механизмом, замыкавшим садившегося так, что тот не мог освободиться. По знаку Шешковского люк с креслом опускался под пол, и только голова и плечи посетителя оставались наверху. Исполнители, находившиеся в подвале, убирали кресло, обнажали тело и секли, причем не могли видеть, кого именно они наказывали. Во время экзекуции Шешковский внушал посетителю правила поведения в обществе. Потом его приводили в порядок и с креслом поднимали. Всё оканчивалось без шума и огласки.[115]

Таким же образом «в гостях» у Шешковского якобы побывали несколько излишне разговорчивых дам из высшего круга, в том числе и жена генерал-майора Кожина Марья Дмитриевна. Как передает один из собирателей «анекдотов» о времени Екатерины, позавидовав «случаю» одного из фаворитов императрицы А. Д. Ланского, с семьей которого она была знакома, генеральша «по нескромности открылась в городской молве, что Петр Яковлевич Мордвинов попадет при дворе в силу. Гвардии Преображенского полка майор Федор Матвеевич Толстой (любимый чтец Екатерины во время ее отдыха, и которого жена получила в подарок богатые бриллиантовые серьги) из зависти к князю Потемкину, рекомендовавшему Ланского, заплатившего ему неблагодарностью, действительно искал, с помощию других, выдвинуть Мордвинова. Ланские передают брату, а тот императрице. Научают гвардии офицеров Александра Александровича Арсеньева и Александра Петровича Ермолова жаловаться на Толстого в дурном его поведении; хотя Екатерина сие знала, но к нему всегда благоволила, а тут из расположения к Ланскому переменилась. Толстой впадает в немилость. Мордвинов из гвардии увольняется, а Кожина подвергается гневу». Екатерина приказала Шешковскому наказать Кожину за невоздержанность: «Она всякое воскресенье бывает в публичном маскараде, поезжайте сами, взяв ее оттуда в Тайную экспедицию, слегка телесно накажите и обратно туда же доставьте со всею благопристойностью». Более оптимистичный вариант этой истории гласил, что какой-то молодой человек, испытавший однажды процедуру сидения в кресле у Шешковского, будучи приглашен снова, не только не захотел сесть в кресло, но пользуясь тем, что свидание с гостеприимным хозяином происходило с глазу на глаз, усадил его в агрегат и заставил опуститься в подполье, сам же поспешно скрылся.[116]

В официальных документах такие истории, даже если они соответствовали истине, конечно, не отражались. Возможно, многое в этих рассказах преувеличено, что-то основано на слухах и страхах; но характерно, что ни про кого из начальников тайной полиции такие повести не складывались. Все они рисуют облик настоящего профессионала сыска и следствия, служившего не за страх, а за совесть, каким, по всей видимости, и был Степан Иванович Шешковский, ставший при жизни личностью легендарной.

Реальный Шешковский, безусловно, был человеком доверенным, но непосредственно от фигуры просвещенной монархини-законодательницы отстраненным. По особо интересовавшим императрицу делам (например, во время следствия над Н. И. Новиковым и московскими «мартинистами») его иногда приглашали во дворец для личного доклада, как его предшественников. Но обычно доклады Тайной экспедиции поступали через генерал-прокурора или статс-секретарей, которые передавали Шешковскому указания и резолюции Екатерины.[117] В сенаторы его Екатерина так и не назначила. И уж подавно он не появлялся ни на придворных приемах и празднествах, ни тем более на «эрмитажных» вечерах императрицы. Но, по-видимому, он к этому и не стремился, хорошо осознавая свое место в системе «законной монархии» Екатерины. Насмешливый Потемкин, как говорили при дворе, спрашивал обер-секретаря при встрече: «Каково кнутобойничаешь, Степан Иванович?» – «Помаленьку, ваша светлость», – отвечал Шешковский, кланяясь.