Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого

Конечно, в ремесленной жизни есть побочные обстоятельства. В истории с благородной девицей, которая стала вышивальщицей, романист, уже осведомив нас об этом, приводит некоторые любопытные детали. Его героиня, безупречная и очень благочестивая, тем не менее позволяет себе сделать свой дом приятным местом, которое с величайшим удовольствием посещают рыцари, их дети, клирики и бюргеры. У нее в окне поют птицы в клетке; каждое утро ее комнаты выстилают свежей травой; по праздникам она принимает гостей, развлекая их чтением романов или устраивая игры; и она зарабатывает немало денег тем, что моет голову важным городским господам. Делая это, она некоторым образом следует традициям ремесла: не то чтобы мытье головы мужчинам, характерное занятие женщин легкого поведения, обычно было делом портних, — но отсюда видно, что в Париже их окна, открытые на улицу, привлекали любопытство, и школяры очень любили болтаться под ними, чтобы слушать пение этих сирен[215].

Однако легкомыслие, которое можно в этом узреть, не обязательно надо считать подозрительным или же признаком распутства, равно как и некоторые странные обычаи замков. Наша благородная девица и портниха, оставив ремесло, затем, как сообщает романист, была взята в компаньонки графиней того города, где жила, и быстро расположила к себе всех своей воспитанностью. По вечерам, после ужина, когда граф приходил «откушать своего плода» в комнату дам, где все садились вокруг очага, он раздевался: на нем оставались штаны, но он снимал рубашку и облачался в сравнительно свободное сюрко. Девица, в шубе без рукавов, продевала свою прекрасную белую кисть в горловину сюрко и гладила ему спину, а тот клал голову ей на колени: она его «ощупывала». Так вот, здесь не следует видеть фантастический или скабрезный вымысел романиста: в соответствии с обычаем, подтверждаемым ничуть не порицавшими его современниками. В обязанности хозяйки дома или камеристки входило «ощупывание» мужчины, часто проезжего чужестранца, чтобы помочь ему заснуть[216]. Никто не писал, что от этого страдают нравы или женщины делаются более независимыми.

Но работающим женщинам ремесло, даже самое почтенное, давало свободу движений и инициативу, благодаря которым они быстро начали набирать вес в обществе. Так, мы видим, что в XIII в. женщина уже завоевывает, по-прежнему находясь возле мужа, все более широкие права. Поначалу лишенная права наследовать, она теперь признавалась как наследница; в качестве супруги она имела здесь преимущества перед родственниками по боковой линии; таким образом, она могла владеть фьефами и приносить их в приданое; ничуть не порицавшими его; в среде бюргеров она таким же образом могла передавать новому мужу мастерскую или торговое предприятие.

Возможно, впрочем, что в Париже, переживавшем всеобщую социальную трансформацию, положение женщин менялось намного быстрее, чем в других местах. Женщины, почувствовав ослабление узды, могли этим воспользоваться и довольно резво рвануться вперед. Но не все были такими, как три кумушки в одной новелле, которых нашли мертвецки пьяными после кутежа, продолжавшегося день и ночь. Это было на Богоявление. Марга, жена Адама из Гонесса, и Маруа, ее племянница, отправляются, по их словам, купить требухи на два денье; на самом деле они собираются в таверну Перрона из Терна, нового трактирщика. Повстречавшейся им по пути даме Тифень, изготовительнице чепцов, удается убедить их пойти лучше к Эрну из Майе, на Ореховую улицу, где, как она уверяет, все будет спокойно, можно выпить хорошего равнинного вина и разрешат платить в кредит. И вот начинается пир. Они едят. Марга заказывает жирного гуся и целую миску чеснока, запивая его целыми кубками. Маруа требует гренаша — целый кувшин, чтобы заплатить за который ей придется продать свою корову, а еще вафель, и сыра, и чищеного миндаля, и груш, и пряностей, и орехов. Они заказывают кувшины все больше и больше, смешивают вина, какие-то смакуя мелкими глотками, другие глотая залпом. В полночь им приходит фантазия идти плясать наружу; они вынуждены оставить свою одежду в залог. Совсем голыми женщины выходят на улицу, где свищет обжигающий северный ветер. Они падают пьяными в грязь. Найдя их утром и приняв за мертвых, их относят на кладбище Невинноубиенных, где они следующей ночью просыпаются. А когда вокруг них собирается толпа, первые слова, которые, заикаясь, произносит едва пришедшая в себя дама Тифень, — «Пить, еще пить»[217].

Последние штрихи в достаточной мере указывают на шутовской характер рассказа, даже если женщины, любившие ходить в таверны, действительно существовали.