Повседневная жизнь в эпоху Людовика Святого

Кого добродетельная экономия меньше всего устраивала, так это поставщиков. С другой стороны, тем, кто носил поношенные одежды, полученные от высокопоставленных лиц, теперь было почти не на что надеяться. Платья и плащи стоили дорого. Когда жонглерам и менестрелям по праздничным дням доставались такие подарки, те рассматривали это как большую удачу. Но к тому времени, о котором мы рассказываем, традиционные получатели подобных даров начали сетовать на скупость князей. Они плакались, что былые щедроты сменил дух расчетливости, лишивший их некоего подобия привилегий. Богачи вместо того, чтобы раздавать вещи из великодушия и щедрости, начинают превращать свои тряпки в средство платы за услуги каменщиков, плотников, цирюльников и всевозможных слуг[263]. И чего ждать от этого падения нравов, если король Франции, сокращая свой гардероб, дарует одежды лишь «добрым монахиням» и священникам?

Впрочем, в точности никогда не известно, насколько можно принимать на веру слова прихлебателей и насколько обоснованны их жалобы. Конечно, в XIII в. вряд ли можно было увидеть сцены, подобные зрелищу большого двора, созванного в 1174 г. в Бокере королем Генрихом II Английским по случаю примирения герцога Раймунда Нарбоннского и короля Альфонса Арагонского. Раймунд д'Агу, получив в тот день от своего сюзерена сто тысяч золотых экю, тут же распределил их между ста рыцарями; Бертран Рамбо велел вспахать поле на двенадцати парах быков и посеять на нем тридцать тысяч экю, чтобы его перекопали крестьяне; Гильом Гро де Мартелл, приведший с собой триста рыцарей, пожелал, чтобы его обед готовили при свете восковых факелов; графиня Уржельская отправила корону, оцененную в сорок тысяч су, для коронации короля жонглеров, а Рамну де Вену устроил иллюминацию при помощи тридцати дорогих лошадей. Эти безумства (добрый приор Вижуа[264], рассказывая о них как о бесспорных фактах, все-таки был слегка ослеплен щедростью магнатов и, возможно, дал себя обмануть) носят характер романический и отдают жонглерским вымыслом.

Но даже во Франции и даже в XIII в., ради того чтобы пустить пыль в глаза, тратили много — и при королевском дворе, и в окрестностях. Хотя собор в Ле-Мане в 1188 г. постановил, что отныне все должны довольствоваться двумя переменами блюд за трапезу, а что касается костюма, то больше никто не должен носить ни тканей с зубчатым краем, ни шарлаха, ни белого, ни серого беличьего меха, ни соболя, интересно отметить, что тем не менее в счетах Филиппа Августа за 1202–1203 гг. среди прочих расходов на одежду в пределах трех месяцев упоминаются изготовленные для него лично платье и две накидки, все из камлена, отороченного белой белкой, а также оплечье, отороченное тем же мехом, — для его старшего сына[265].

Когда в феврале 1241 г. Людовик IX собрал в Сомюре двор, туда съехалось тысячи три рыцарей, из которых никто не жалел денег, чтобы блеснуть. В городских палатах, выстроенных на манер монастыря, были накрыты столы для пира. В одном крыле здания находились кухни, винные погреба, хлебохранилища и кладовые; напротив входа были поставлены три стола — один для короля Франции, его брата графа Альфонса де Пуатье, Тибо — графа Шампанского и короля Наваррского и магнатов, второй для двадцати архиепископов и епископов, третий для королевы Бланки; а в остальных флигелях, как и в центральном внутреннем дворе, во множестве сидели рыцари. И говорили, что «никогда еще не было видано столько сюрко и прочих нарядов из золотой ткани, как на оном празднестве». Король явился в котте из фиолетовой парчи, в сюрко и плаще из алой парчи, подбитом горностаем, и шапочке из хлопка. На графе Тибо были парчовые котта и плащ с золотыми поясом, пряжкой и шапочкой. Эмбер де Божё, Ангерран де Куси и Аршамбо де Бурбон, которым было поручено охранять порядок на празднике, имели под своим началом тридцать рыцарей в шелковых коттах и большое количество сержантов в одеждах с гербами графа де Пуатье, «набитыми на сендале»[266].

Еще 6 апреля 1255 г., когда король Людовик, вернувшись из крестового похода, уже стал так заботиться о простоте собственного костюма, на свадьбу его дочери Елизаветы с королем Наваррским было потрачено немало денег. Расходные книги упоминают шерстяные ткани для королевы Франции и ее дочерей; меха и золотую парчу для отделки означенных тканей; сендаль, золотую отделку и прочие материи для пошива платьев и головных уборов; золотую корону для королевы; еще одну корону, украшенную каменьями; различные драгоценности, перстни с вставленными в них драгоценными камнями; золотые ремешки для шапок, украшенные геммами; золотой потир, канделябры, тазы и другие сосуды для капеллы; лотарингские сундуки, лиможское полотно; двадцать семь парадных коней, одну повозку, ковры, белье. Всего более чем на пять тысяч девятьсот шестьдесят два ливра[267].