Эпоха барокко была поистине золотым веком Австрии. Такие замки, как Шенбрунн, Эберсдорф, такие монастыри, как в Мельке, Гёттвайе, монастырь Св. Флориана, Клостернойбургский монастырь, расцветают новыми красотами в этом грандиозном стиле, то драматичном, то живописном, а чаще всего в живописном и драматичном одновременно. Император Карл VI пожелал превратить расположенный неподалеку от Вены Клостернойбург в нечто вроде «своего Эскориала». В 1730 году он повелел приступить к работам по возведению великолепного монументального здания, а незадолго до своей смерти заперся в нем, чтобы поразмышлять о конечном предназначении человека и подготовиться к уходу из этого мира. Кто-то может посчитать профанацией приложение несколько театрального величия барокко к религиозным постройкам, но этот стиль точно отвечает духу австрийской религиозности, склонному к тому, чтобы литургические церемонии проходили в окружении роскоши, сравнимой с пышностью приемов в Хофбурге.
Старый Хофбург, построенный в 1221 году герцогом Леопольдом VI Бабенбергом, за время правления Карла VI также чудесным образом преобразился в соответствии с духом XVIII века благодаря таланту Фишера фон Эрлаха, этого космополитического гения, стремившегося соединить в прекрасном эклектическом сочетании германское величие с итальянским изяществом и французским классицизмом. Такой синтез, присущий венскому барокко, особенно узнаваем в великолепном парадном зале здания Академии наук, построенного между 1753 и 1755 годами по проекту француза Жадо де Вилль-Исси. Над Зимним дворцом принца Евгения Савойского работали вместе Фишер фон Эрлах и Я. Л. фон Хильдебранд, которые, объединив свои архитектурные концепции, вкусы и таланты, создали поистине удивительное здание на Химмельпфортгассе, совершенный синтез всех красот барокко, ставшего национальным искусством и особенно ярко проявившегося в гармоничной законченности широкой лестницы с совершенно фантастическими переходами.
Перечисление венских дворцов, построенных в XVIII веке, превращается в парад самых громких имен австрийской, венгерской и богемской аристократии: это Зичи, настаивавшие на своем турецком происхождении, Лобковицы, владевшие почти королевским замком в окрестностях Праги, Шварценберги, пришедшие из Франконии несколько столетий назад, уроженцы Италии Коллоредо, потомки старинной чешской фамилии Коловраты, Виндишгрецы, богемцы, как и Гаррахи, чье дворянство восходит к XI веку, тогда как предки Лобковицев были знамениты уже в IX столетии; Кински, для которых Хильдебранд построил дворец с превосходным фасадом на Геренгассе, Чернины, Пальфи, Лихновские. Что касается русского посла Разумовского, который сыграл впоследствии такую важную роль в жизни Бетховена, то он построил себе поистине княжескую резиденцию, где играли самые великие музыканты того столетия, богатого музыкальными шедеврами и виртуозами-исполнителями.
Формирование вкусов в области моды во многом напоминало развитие архитектурных стилей. Известная романистка и мемуаристка Каролина Пихлер, которая подробно познакомила читателей с Веной своего времени, описывает дам-аристократок, направляющихся в церковь в больших черных накидках, отделанных польским мехом, отороченных красным атласом и голубым песцом и украшенных золотыми кистями. Мужчины носили черные бархатные фраки на подкладке из розового атласа, открытые на уровне расшитого жилета из золотого сукна. На голове у них был парик, подвязанный лентой на затылке, на ногах — белые шелковые чулки и туфли с красными каблуками и с пряжками, украшенными бриллиантами.
Эти аристократы, жившие в пышных дворцах, прогуливались в роскошных экипажах, которыми с начала той эпохи славилась и впоследствии будет славиться Вена. Представьте: впереди едут гайдуки в венгерках, и бегут одетые по-турецки, в чалмах с султанами и в сапогах с загнутыми вверх носками, согласно веянию того времени, когда мода знаменовалась тягой ко всему восточному, курьеры с посланиями своих хозяев в золотой шкатулке на длинной палке, пользуясь которой они прокладывают себе дорогу через толпу. Все это придавало городу праздничный вид: подобно тому как дворцы часто вырастали посреди мешанины жилищ обычных горожан, а то и просто бедных лачуг, эта аристократия, так гордившаяся своими древними корнями и могуществом, не чуралась общения с простонародьем, когда в тысячах жизненных обстоятельств все собирались вместе.
При дворе и в аристократических салонах строжайшим образом соблюдалось местничество, при почти суеверном следовании правилам этикета, являвшегося, по всей вероятности, наследием испанского духа. Зато когда те же самые аристократы прогуливались в парках или просто по улицам, даже самые выдающиеся из них старались остаться незамеченными и смешаться с толпой, как если бы сами к ней принадлежали. Граф Сент-Олер, бывший послом в Вене в первой трети XVIII века, очень реалистично описал это в своих