Прогулка в общественном парке, неизбежно прерывавшаяся остановками в очередных питейных заведениях, была для венца почти ежедневной потребностью. За отсутствием заросших тропинок Венского леса эту настоятельную потребность австрийцев в общении с природой удовлетворяли посыпанные песком аллеи и лужайки Пратера, Аугартена и Фольксгартена. Отмечая в своих
Бесконечно очаровательна эта толпа мужчин и женщин всех возрастов, спокойно радующихся жизни и явно довольных судьбой. Никогда никаких эксцессов, ни малейших беспорядков, лишь едва слышен стук ножей о тарелки. Каждый негромко переговаривается с соседом, гуляющие церемонно движутся по двое вокруг ограды танцевальной площадки; время от времени пары, нарушая спокойный ритм этого движения, выходят из стройных рядов и погружаются в водоворот танцующих, чтобы сделать несколько туров вальса с пылкостью, которой окружающие не могли бы ожидать, видя их строгие манеры и серьезное выражение лиц».
Это нетерпеливое стремление поскорее уйти из города, поражающее приезжих и владеющее поголовно всеми горожанами, является одной из очень специфических черт характера венцев. Главной причиной этого ежедневного исхода за город или в парки является любовь к природе, а также желание посвятить хотя бы часть дня чему-то, не связанному с профессиональными занятиями, желание разорвать последовательность рутинных дел. Жителю Вены прекрасно удавалось урвать какое-то время для спасительного отдыха, чтобы расслабиться, снять напряжение, для всего того, что психиатры называют «отключением». Венец возвращался домой со своей прогулки в зелени парка освежившимся, с обновленным взглядом, радуясь всему тому, что увидел изящного и прекрасного, вдоволь надышавшись чистым воздухом.
Потребность в чистом воздухе была признана настолько законной во всех классах общества, что никакие протокольные условности, никакие приоритеты не влияли на течение этой радостной толпы в направлении Пратера, особенно летом, когда никому и в голову не пришло бы оставаться дома по окончании повседневной работы. В массе пешеходов и экипажей каждый знал свое место. Сент-Олера восхищала эта дисциплина, которой он, вероятно, не встречал больше нигде. «В мае и июне, после пяти часов пополудни, жители этого города, как всегда изменившие на лето время обеда, спешат уйти из своих печальных жилищ; все улицы, кончающиеся у Красной Башни, буквально забиты экипажами, мужчинами и женщинами верхом на лошадях. Вереница колясок, начавшаяся у небольшого моста через Дунай, не прерывается на всем протяжении Егерцайле и кончается только у ворот Пратера. Экипажи двигаются в одну линию со скоростью пешехода, и ни один из них не должен выезжать из колонны. Привилегий нет ни для кого. Я сам видел, как император с императрицей, соблюдая это правило, после долгого ожидания отчаялись попасть до позднего вечера в Пратер, отказались от своих намерений и свернули к Хофбургу». Происшествия, подобные тому, в котором дочь русского посла оказалась виновницей несчастного случая, были настолько редки, что французский дипломат возвращается к нему как к совершенно исключительному событию на протяжении всех своих воспоминаний и рассказывает при этом о необычных перипетиях судебного процесса, восстановившего графа Эстерхази против городского совета. Они скрупулезно изложены в главе его