В пятницу 11 августа, в полдень, недужный телом, но крепкий духом Рожер диктует свое завещание. К его постели призывают епископа Каркассоннского, тот является в сопровождении клириков и скрибов, вооруженных всеми необходимыми принадлежностями для письма, включая восковые таблички; им предстоит под диктовку записать последние слова Рожера, вписать названия даруемых владений и имена тех, кому эти дары предназначаются, в мельчайших подробностях записать все, что относится к имуществу, переходящему к его жене; когда спустя несколько дней бумаги будут составляться набело, они спокойно впишут в них необходимые фразы. Рядом с епископом стоит супруга виконта, за ней вперемежку толпятся мужчины и женщины: это дворяне из свиты и слуги, они слушают и наблюдают. Утомленные, тем не менее все терпеливо ждут, когда же наступит смерть; и вот на следующий день она приходит. Для подписания завещания из числа свидетелей отбирают шестнадцать лиц мужского пола; 17 августа завещание публично оглашается во дворце виконтов Тренкавельских в Каркассонне, то есть в самом центре владений Тренкавелей. К этому времени полумонашеские, полувоенные рыцарские ордена тамплиеров и госпитальеров, благодаря своему активному участию в крестовых походах, своей выдающейся роли в поддержании христианских королевств на Востоке, снискали себе заслуженную славу среди европейского дворянства. И поэтому Рожер, подобно многим своим благородным современникам, изменив отеческим гробам, завещал похоронить себя не в соборе, не в церкви или монастырском дворике, а на кладбище тамплиеров[225].
Смерть виконта Безьерского и Каркассоннского отчасти напоминает кончину Раймбаута Оранского, с которым наше повествование рассталось в Монпелье, где будущий трубадур, а пока всего лишь юноша-подросток, проживал при тамошнем дворе под опекой своего старшего родственника. Завещание Раймбаута было составлено за несколько часов до его смерти (когда он умер, ему, скорее всего, не было еще и тридцати), случившейся 10 мая 1173 года в «старой комнате» замка Куртезон[226]. Скорее всего, он умер под сводами большого зала, расположенного в старом донжоне, куда поместили больного, чтобы изолировать его от остальных обитателей замка; там наверняка можно было разводить огонь, поэтому холод больному не грозил. Поистине бесконечный список свидетелей под завещанием Раймбаута напоминает о том, что знатный сеньор, даже когда он холост, практически никогда не оставался один.
После снятия отлучения от Церкви Гильему IX в качестве покаяния назначается совершить паломничество к святому Якову Компостельскому. На дворе 1117 год, принцу-трубадуру сорок шесть лет, и проживет он еще десять лет. Однако сейчас, собираясь в дорогу, он опасается за свою жизнь и, испытывая страх перед опасностями, ожидающими паломника на его нелегком пути, предчувствует скорую свою гибель. Об этом он сочиняет меланхолический напев, настолько жалостливый, что многие охотно готовы различить в нем насмешливые нотки — прежде всего потому, что вышел он из-под пера человека, известного своим ироничным складом ума. Гильем пародирует жанр завещания и в нотариальных терминах доверяет охрану своей земли, то есть герцогства Аквитанского и владений наследника кузену Фолькону, о котором походя не забывает сказать пару дурных слов. Обреченное прощание с любовью, с праздниками и с дорогими одеждами завершается просьбой, адресованной ко всем друзьям:
Но вспомните, когда умру, / Друзья, на траурном пиру / То, как я весел был в миру — / Вдали, вблизи, средь этих стен. / Скитальца плащ с собой беру / Собольей мантии взамен[227].
ТЯЖЕЛЫЕ ВРЕМЕНА И ТРУБАДУРСКОЕ ИСКУССТВО
Трубадуры на Голгофе