Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина

«И те колодники, взяв ушат, с ним, Морозовым, пошли, и как они будут (так в рукописи. — Е.А.) близ Москворецких ворот, оные колодники показанной ушат в лавке поставили, которой тот ушат приказали смотреть той лавки лавочнику… а сами они… пошли за Москву-реку на Балчуг. И на том Балчуге, пришед на кабак… купили на три алтына вина, и выпили они, колодники, с ним, Морозовым, вместе. И выпив то вино, с означенного кабака сошед, и из них, колодников… Василий Полетаев стал ево, Морозова, просить, чтоб он за ними сходил к дяде ево, Полетаеву, в Новую Ладогу, что имеется в Новонемецкой слободе на Большом рынке, на фартину, которой де имеетца на той фартине целовальником… И по тем словам он, Морозов, с ними идти и обещался. И те де колодники на том Балчуге, наняв извощика, с ним… во оную Ладугу и поехали, в которую приехав, пришли на кабак. И на том кабаке оной Полетаев пришел к стойке и имеющемуся у продажи вина целовальнику, которого тот Полетаев называл дядею, просил вина. И тот де целовальник оному Полетаеву давал безденежно, и пили все вместе… И оные колодники… с того кабака сошед, наняли извощика, а куды, подлинно за пьянством сказать не упомнит, и сели с ним в сани, и поехали было с той фартины, и оные колодники с тех саней ево, Морозова, пьянова столкнули. И он де, Морозов, свалившись с тех саней, ночевал на улице, а оные колодники куды уехали, и ныне где сыскать, не знает» [586].

По договоренности с караульными некоторые подследственные имели возможность не только сходить в кабак, но также побывать у родственников и даже помыться в бане. Так, 3 июля 1749 года караульный капрал Михайла Тарасов отпустил Ивана Шевердяева, дворового человека Федосьи Петровой дочери Хрущевой, в «баню паритца» под караулом солдата Мины Ермолина, причем арестант был «без желез», то есть не закован в ручные или ножные кандалы. На допросе капрал объяснил свой поступок тем, что и ранее неоднократно отпускал Шевердяева в баню незакованного и под присмотром одного солдата, и заключенный всякий раз благополучно возвращался. Но на этот раз капрал поплатился за пренебрежение должностными инструкциями. Конвоир Ермолин рассказал, что колодник, выйдя из острога, попросил сводить его в дом его госпожи за Варварские ворота «для взятья рубахи». Они отправились к Ивановскому монастырю в дом полковницы Хрущевой, куда арестант зашел и через некоторое время вышел с чистым бельем вместе с еще двумя дворовыми, намеревавшимися пойти с ним вместе попариться. Вся компания прошествовала в баню на Яузе, где дворовые разделись и «на том банном дворе все обще парились». Ожидавший своего подопечного караульный в задумчивости прогуливался возле бани, а может быть, разговаривал с встреченным приятелем. Тем временем дворовые, «не сказався ему, Ермолину, оделись и побежали на вышеобъявленной помещицы своей двор, и он де Ермолин ис той бани побежал за ними… до того помещицы их двора, только догнать не мог, а на том дворе другие дворовые люди объявили ему, что оной Шевердяев после того, как пошел в баню, в дом помещицы их не бывал». Однако солдат утверждал, что «в то ж время показанного утеклеца Шевердяева видел сквозь решетчатые огородки в огороде ^{62}, только де в тот огород другие оной госпожи Хрущевой люди, которых тогда на том дворе было многолюдно, для поимки того колодника, тако ж и для докладу о той утечке к госпоже своей ево… не допустили» [587].

Отметим, что если отпущенные из Сыскного приказа арестанты совершали побег, ответственность почти всегда несли не дежурные офицеры или чиновники, по приказу которых те были отпущены, а охранявшие их караульные солдаты, допустившие побег.

Жены некоторых колодников старались снять угол вблизи от острога Сыскного приказа — в Зарядье или на Москворецкой улице, — чтобы ежедневно видеться с мужьями, передавать им чистую одежду и еду. 14 января 1748 года капрал Дмитрий Лобанов поймал возле острога жену одного из колодников. Капрал рапортовал, что «как он… ходил для осмотра караулов, и в то время он… у Большого острога у трубки усмотрел вышеписанную женку Катерину Владимирову и при ней пузырь с вином, которой подавала, завязав в платке… мужу своему Михайле Филимонову в трубку».