Подводя итог истории женского регентства, прежде всего следует отделить символику от реальности. К области символики в первую очередь относятся негативные метафизические измышления. Действительно, время короля — это время мужское, литургическое, полное мистических запретов и нерушимости, когда повиновение является священным, а восстание — кощунственным. Время регентства — это женское время, безблагодатное, нечистое, когда мятеж правомерен и обоснован этой формой правления. Житейские же расчеты, напротив, весьма позитивны. Конечно же, регентство часто вызывало серьезные беспорядки, и обстоятельства благоприятствовали амбициям, что обходилось очень дорого, потому что регентше приходилось покупать верность и оплачивать преданность. Но регентши, даже такие посредственные, как Мария Медичи, оставались на страже королевства и королевской власти и обеспечивали продолжение государства. Лучшие из них, например, Екатерина Медичи, совершали настоящие подвиги, чтобы сохранить целостность страны в условиях гражданских войн и сберечь корону для своих сыновей. Их роль можно лучше оценить, если принять во внимание длительные сроки исполнения регентских обязанностей и территориальные приобретения. Присоединение Бретани произошло благодаря дипломатии Анны де Боже, женившей Карла VIII на наследнице славного герцогства. Луиза Савойская, хотя и руководствовалась совершенно эгоистическими намерениями, сумела присоединить к французской Короне владения коннетабля де Бурбона, которые составляли огромный независимый удел в самом сердце страны. Затем ей удалось отстоять Бургундию от притязаний Карла V. Что касается Анны Австрийской, ее регентство заверши, лось заключением Пиренейского мира в 1659 году, согласно которому к Франции отошли Руссильон и большая часть Пикардии. Итог далеко не малый, если регентства, которым часто приписывают негативный характер, способствовали территориальному формированию королевства. Все регентши обладали государственным умом, даже сварливая и взбалмошная Мария Медичи не составляет исключения. Конечно, Екатерина Медичи и Анна Австрийская проявили исключительную энергию и продемонстрировали качества, сопоставимые с самыми выдающимися королями. Поэтому можно говорить о великих регентшах так же, как говорят о великих королях, несмотря на огромные препятствия, чинимые их правлению. Со времени смерти Людовика XI и до восшествия на престол Людовика XIV женщины достаточно часто и подолгу управляли страной, проявляя решительность, ум и стойкость, принесшие монархии наибольшую выгоду. Последняя из них, перенеся жесточайшие потрясения, передала своему сыну усмиренное, успокоенное королевство, готовое встретить честолюбие Короля-Солнца и содействовать всем его начинаниям.
Глава шестая
ФАВОРИТКИ, БАСТАРДЫ И ЗАГОВОРЫ
Рождение наследника короны могла обеспечить только королева, здесь она оказывалась незаменима. Какими бы милостями и званиями ни осыпали фаворитку, ее дети были лишь бастардами, для которых трон оставался недосягаем, и король не мог, не проявляя деспотизма (что порой случалось), уступить искушению поднять своих незаконных детей на более высокую ступень, не вызвав всеобщего порицания. Нельзя сказать, что положение бастардов в обществе было запятнано какими-то позорящими отличительными особенностями, всякий королевский сын считался великим принцем, которому выказывались почет и уважение, он занимал самые высокие должности в королевстве — светские или духовные — и окружался самыми весомыми знаками внимания. Пренебрежительное отношение Сен-Симона к узаконенным детям Людовика XIV во многом объясняется его личными взглядами и навязчивыми пристрастиями к чистоте королевской крови. В действительности взаимоотношения Церкви, государства и общества эволюционировали, особенно с начала XVII века. И хотя с 1600 года незаконнорожденные дети дворян не могли приравниваться к знати, а духовенство и общественная нравственность осуждали наложничество, тем не менее королевские бастарды сохраняли свои привилегии, и их не коснулась опала, ставшая в обществе уделом детей, рожденных вне законного брака. Однако и в королевских семьях не обходилось без скандалов, и Людовик XIV, опасаясь поранить нравственное чувство своих подданных, долго скрывал собственных бастардов, прежде чем решился объявить о них публично.