Повседневная жизнь женщины в Древнем Риме

Дама могла ехать в портшезе (sella) или крытых носилках (lectica). Когда же она шла пешком, то без колебаний надевала обувь на очень высоких подошвах, если находила свой рост слишком маленьким: красавицы и поэты были согласны, что «заёмная красота» (cultu mercato) лучше никакой. Без головного убора не ходили — надевали, больше для красоты, чем по необходимости, платок или сетку для волос. Больше пользы было от салфетки (тарра), которой в Городе, чрезвычайно загрязненном (хотя понятия «загрязнение среды» тогда не было), вытирали пот и пыль. С помощью веера женщина спасалась от духоты, а главное — прогоняла мух и прочих насекомых. Постоянная служанка или ухажер несли над ней зонтик. Сенека Старший был убежден, что поведение на улице указывает на образ жизни вообще, но сколько он ни советовал матронам ходить с опущенными глазами, чтобы лучше показаться невежливой по отношению к тому, кто с ней поздоровается, чем бесстыдной^{353}, его мало кто слушал…

По дороге непременно останавливались ради какого-нибудь соблазна, а их было много: кому хотелось перекусить, та покупала жареную колбаску, порцию отварной или жареной чечевицы; любительница диковин во все глаза дивилась на заклинателя змей или чужеземных музыкантов; кроме того, на улицах встречалось множество танцоров, акробатов, глотателей ножей и прочих фокусников, лоточников и разносчиков, а также менял и разных нищих — настоящих и ловких симулянтов; все они, чтобы привлечь к себе внимание, громко кричали. Иные женщины позволяли зазвать себя в сомнительные лавчонки посмотреть какие-нибудь древности или редкости. Словом, время шло быстро.

Бани в Риме были местом всевозможных свиданий. В разных местах и в разное время они бывали общими для мужчин и женщин или раздельными, иногда для каждого пола устанавливались свои часы. В числе многих примеров известно стихотворение из Лиона, в котором муж, оплакивая восемнадцатилетнюю жену, советует читателям ходить в Аполлоновы бани, куда он сам ходил с покойной и хотел бы ходить еще^{354}. Надпись, найденная в Транстевере, напоминает женщинам, что им запрещен вход в мужскую баню^{355}.

Эти заведения для расслабления тела и души^{356} были также местом красоты и эротики. Их бичевали моралисты, и всякий должен был хоть немного остерегаться недоброй «зависти» (invidia) к чужому удовольствию. К примеру, в так называемых «термах завистников» в Остии гротескный карлик показывает inbidiosos (так!) неприличный жест. Термы в Байях считались в этом смысле самыми опасными, но и самыми прелестными, так что иногда все термы называли «байями» как именем нарицательным.

На зрелища женщины иногда ходили потому, что им действительно хотелось на них посмотреть, но чаще затем, чтобы ею самой полюбовались, а то, пожалуй, и «подцепили». Бывало, что туда влекла бурная страсть к какому-нибудь вознице, атлету или паяцу. Овидий, который больше любил возбуждение от любовного преследования, хорошо понимал, что движет женщиной: «других посмотреть и себя показать»^{357}. Он очень рекомендует волокитам театральные трибуны: там может приключиться минутное развлечение, мимолетная победа, а может родиться длительная связь. Цирк удобен тем, что там все сидят вперемежку, но он вульгарнее^{358}.

У некоторых женщин флирт с актерами и тому подобными людьми заходил очень далеко. У Домиции Лонгины, жены Домициана, был роман с мимом по имени Парис^{359}. Это был очень распространенный сценический псевдоним, не позволяющий точно установить, о ком идет речь. Гален рассказывает, как он раскрыл секрет жены Юста, влюбившейся в танцовщика Пил ада так, что от пожиравшей ее страсти она казалась больной. Гален беззастенчиво расспрашивал ее, не обиделся, когда сперва она просто повернулась к нему спиной, затем, чтобы не разговаривать с врачом, закрывала лицо покрывалами, накрывалась с головой, как будто хочет спать. Но Гален день за днем приходил к ней, а когда догадался о правде, подстроил ей ловушку: попросил, чтобы при ней говорили о модных танцорах. Когда назвали Пилада, пульс бешено забился, когда прозвучало другое имя, реакции не было, при новом упоминании Пилада несчастная вновь выдала себя сильным сердцебиением. Гален был в восторге от своего успеха^{360}. Только так безнадежно любить комедиантов могли дочки и внучки сенаторов, поскольку Августовы законы о браке запрещали подобные союзы. Доходило до крайностей: поклонницы гладиаторских игр и гладиаторов — те, кого Ювенал и Марциал называли «игруньями» (ludiae)^{361}, «фанатками» игр, и поныне с восторгом воспевающие с помпейских стен доблести фракийца Цел ада и ретиария Кресцента, — бывало, ранили сами себя.

Вечерняя трапеза