Повседневный мир русской крестьянки периода поздней империи

Семейные любовные коллизии не всегда разрешались благополучно и порой приводили к трагическому финалу. Так, по сообщению полиции, 15 апреля 1911 года в с. Горках Коротоякского уезда Воронежской губернии крестьянка Мария Токарева на почве любовной связи отрезала часть полового члена свекру Терентию Токареву^{298}. Доходило и до убийств: по сообщению газеты «Козловская мысль» от 3 октября 1902 года, «крестьянин с. Поповка Подгоренской волости Козловского уезда Тамбовской губернии Филимон Волков убил свою жену за незаконное сожительство ее с его отцом»^{299}. Случай убийства сыном отца-снохача, по информации сельского корреспондента за 1899 год, имел место в с. Бежаницы Псковской губернии^{300}. По сообщению полиции, «20 декабря 1910 г. в с. Баранове-Колодезе Ливенского уезда Орловской губернии крестьянка Матрена Грезова из-за ревности убила рубелем свою невестку Ефросинью Грезову»^{301}. Согласно рапорту уездного исправника, «в с. Сошках Фащевской волости Липецкого уезда Тамбовской губернии 6 марта 1911 г. в 4 часа вечера крестьянин Петр Хоборов с целью лишить себя жизни выпил раствор сулемы, от чего проболел 7 дней и, несмотря на оказанную ему медицинскую помощь, 13 марта скончался. Причина самоотравления, как предполагают, была связь его жены с отцом покойного»^{302}.

В начале XX века в окружном суде слушалось дело Матрены К. и ее свекра Дмитрия К., обвиняемых в детоубийстве. Обвиняемая Матрена К., крестьянка, замужняя, 30 лет, призналась, что на протяжении шести лет, подчиняясь настоянию свекра, состояла в связи с ним и прижила от него сына, которому в настоящее время около пяти лет. От него же она забеременела вторично. Свекор Дмитрий К., крестьянин, 59 лет, узнав о приближении родов, приказал ей идти в ригу и, как только она родила, схватил ребенка, зарыл его в землю в сарае^{303}.

Изредка молодые бабы пытались найти защиту от сексуальных посягательств со стороны свекра в волостных судах, но те, как правило, устранялись от разбора подобных дел. По признанию сельского информатора из Тверской губернии, «до волостного суда дела о снохачестве не доходят»^{304}. Аналогичный вывод содержится в корреспонденции, присланной из Ярославской губернии: «Нам никогда не приходилось слышать, чтобы дело о снохачестве разбиралось на волостном суде»^{305}. А порой жалоба снохи на «ласки» свекра в волостной суд могла иметь обратный результат. Так. Сараевский волостной суд. разбиравший дело в связи с обвинением крестьянкой свекра «в принуждении к прелюбодеянию», приговорил истицу к четырехдневному аресту за «клевету»^{306}.

Правда, юрист дореволюционной поры И. Г. Оршанский в своем исследовании приводил и противоположный пример, когда по жалобе снохи на принуждение свекра к снохачеству последний решением волостного суда был лишен «большины»^{307}. Но это было скорее исключением, чем правилом. В тех случаях, когда преступная связь свекра со снохой открывалась, виновной, как правило, признавалась женщина, которую ожидала жестокая расправа со стороны мужа.

Следует согласиться с утверждением А. П. Богораз, что «среди архивных дел различных фондов за рассматриваемый период не было выявлено ни одного дела по обвинению снохи в убийстве свекра или причинении вреда его здоровью. Это свидетельствует о том, что большинство дел не доходило до властных инстанций, решалось внутри семьи, а также позволяет предположить, что данное сексуально-психологическое воздействие действительно было традиционным и как насилие не воспринималось»^{308}.

При этом, по нашему мнению, очевидно, что крестьяне сознавали всю тяжесть греха такой связи. Так, в Орловской губернии снохачество оценивалось как большое преступление перед православной верой, за которое не будет прощения от Бога на том свете^{309}. Ярославские крестьяне приравнивали снохачество к кровосмешению с дочерью. «Муж и жена — одно тело, един дух. Отец, живший с женой сына, все равно, что живет со своим сыном или дочерью»^{310}. По сведениям, полученным от крестьян Борисоглебского уезда Тамбовской губернии, снохачи на сходе при решении общественных дел игнорировались, и каждый мог им сказать: «Убирайся к черту, снохач, не твое тут дело»^{311}. В селах Псковщины к снохачеству относились неодобрительно, снохачей в местных деревнях величали «блудниками», «срамниками»^{312}. Крестьяне Калужской губернии в качестве наказания даже удаляли снохачей из сельского общества^{313}.