Повседневный мир русской крестьянки периода поздней империи

Било тревогу и приходское священство, замечая в пастве усиливающуюся тягу к спиртному и распространение греха винопития среди сельских женщин. Священник одного из Томских приходов писал об этом так: «И пусть бы столь пагубному пороку предавались люди взрослые, это бы не так было прискорбно, а то ведь упиваются вином до невозможности и люди молодые, и не только мужчины, но и женщины; а что все хуже и прискорбнее — очень часто посещают питейный дом даже девицы»^{782}. Священники. Виноградов отмечал, что «в крестьянском бюджете на водку, «опохмеляющие напитки» тратится от половины до одной трети из всех расходуемых денег. Самый большой процент начинающих пить относится к возрасту от 15 до 24 лет»^{783}.

Пристрастие к алкоголю у крестьянки могло возникнуть и по причине пьянства мужа. Корреспондент В. М. Максимов, характеризуя жизнь крестьян столичной губернии, в 1897 году сообщал: «Пьяница-муж под веселый час принуждает выпить водки и жену; иные входят во вкус и пьют не хуже мужей, но это почитается в женщине постыдным: такую бабу ставят наравне с распутной»^{784}. В новгородских селах замечали, что если какой мужик сам напивается, то не будет ругать свою бабу, если она пьяная напилась. По суждениям таких мужиков: «Пьяная баба удалее»^{785}.

Алкоголь мог выступать фактором консолидации и чисто женского сообщества. По наблюдениям из Новгородской губернии (1899 год): «Компании с мужчинами женщины обыкновенно не водят, а напиваются отдельно в своем женском обществе… Женщины так же. как и мужчины, напиваются до опьянения, но в таком виде становятся гораздо отвратительнее мужчин, совершенно утрачивая всякий стыд, и дают полную волю разнузданности и цинизму»^{786}. Современный исследователь Т. И. Трошина на основе изучения нравов крестьянского населения Архангельской губернии в начале XX века отмечает: «Встречались случаи пьянства и среди женщин, которые становились «веселыми и доступными»^{787}. Не зря народная пословица гласит: «Пьяная баба — п…е не хозяйка!»

Но как бы то ни было, документы свидетельствуют, что алкоголизму в селе была подвержена незначительная часть местных жительниц. Нам удалось обнаружить лишь единичные сведения о смерти деревенских женщин от пагубной страсти. По данным из Воронежской губернии за 1900 год, «в с. Хреновских Выселках Воронежского уезда от пьянства умерла крестьянка Кузнецова, 39 лет»^{788}. В этом же году в Самарской губернии за первые две недели января от излишнего употребления вина умерло одиннадцать крестьян, из них — две женщины. Там же за первую половину февраля умерло восемь крестьян, в том числе одна женщина^{789}. На хуторе Крутинском Бобровского уезда Воронежской губернии 29 июля 1912 года, «опившись вина, умерла крестьянка Вожинская, 36 лет»^{790}.

Пьянству в деревне чаще были подвержены женщины, ведущие распутный образ жизни. Об одной из таких идет речь в прошении крестьянина Каллистрата Лоскутникова в Екатеринбургский окружной суд: «Жена моя, Устинья Павлова Лоскутникова, ведет нетрезвую и распутную жизнь, иначе говоря, нарушает святость брака прелюбодеянием, и ее мать, моя теща, 16-го ноября 1909 года крестьянка Лукерья Ивановна Моткина среди улицы накрыла ее на прелюбодейном действии с посторонним мужчиной»^{791}.

Другой категорией крестьянок, которые знались с «зеленым змием», были женщины, уходившие в город на заработки. Город, со всеми «прелестями» урбанизации, выступал благодатной почвой для возникновения и распространения в их среде пьянства, которое порой приводило крестьянку к нравственной деградации и даже к гибели, что зафиксировано в полицейских отчетах. Например: «В г. Воронеже на Миллионной улице в доме терпимости 15 февраля 1912 г. от пьянства умерла проститутка крестьянка Андреева, 22 года»^{792}.

Зависимость от алкоголя у женщин возникала быстрее, чем у мужчин, а последствия пьянства бабы для семьи были более тяжкими. В деревне говорили: «Пьяная баба сама не своя. Пьяная баба свиньям прибава»; «Муж пьет — полдома горит, а жена пьет, весь дом горит».

Алкоголизм при определенных условиях мог стать причиной самоубийства. В сводках о происшествиях в Воронежской губернии за 1912 год находим, что «в слободе Бутурлиновке Бобровского уезда 22 марта отравилась карболкой крестьянская девица Каменцева 16 лет, которая при жизни вела нетрезвый образ жизни, занималась проституцией»^{793}. Впрочем, пристрастие к алкоголю, конечно, не было главной причиной добровольного ухода сельской женщины из жизни. Но об этом далее.

Самоубийство

Добровольное лишение себя жизни, даже если оно представляет собой бегство от страданий, всегда воспринималось как тягчайший грех, который Церковь на земле уже не может отпустить, ибо всякий грех отпускается только при покаянии. По церковным канонам самоубийц и даже только подозреваемых в самоубийстве нельзя было отпевать в храме и поминать в церковной молитве.