Повстанческая армия имени Чака Берри

На протяжении 80-х и начале 90-х годов, всплески музыки в стиле «панк» наблюдались то в Германии, то в Польше, то в самих США, где скандально прогремели «Dead Kennedy’s» во главе с Джелло Биафрой. И вот таким своеобразным пиком развития музыки в стиле «панк» в России следует считать 1988 год. И главное событие этого пика произошло именно в Тюмени летом этого (88-го) года. Кто в этом виноват? ИПВ, Немиров, Гузель, Неумоев, Шаповалов, Жевтун или Егор Летов? Уж я и не знаю. Видимо на тот момент тюменская рок-тусовка была самой активной, организованной, одновременно неформальной и независимой, ни от комсомола, ни от КГБ (битву с которыми ИПВ, как вы помните, все таки выиграла), и вообще ни от кого!

Вcпомните ситуацию этого периода. Питерский рок-клуб — прямо инспирирован питерским «гэбэшным комитетом», свердловский рок-клуб ведет строго отчетную деятельность под эгидой комсомола, московская рок-лаборатория погружена в непрерывные разборки и доносы. Вся рок-общественность страны с надеждой взирает на Сибирь, где на огромных просторах в индустриально и интеллектуально развитых мегаполисах Новосибирска, Омска, Тюмени и Барнаула, должна всколыхнуться новая волна отечественного разухабистого и сокрушительного рока.

Именно об этом мы тогда беседовали с Бутусовым и Шахриным, прогуливаясь по центральным улицам Свердловска.

И Слава Бутусов — несомненный лидер свердловского рока: спокойный и сумрачный, втолковывал мне, что напрасно, ох, напрасно, лезем мы со своей «Инструкцией» и своим панк-роком в город Свердловск, где рок готов занять уже свое положено ему место в культурном истэблишменте.

— Двигайте, ребята на восток, — увещевал он меня, — именно там отечественный рок-н-ролл являет собой панк-рок, один лишь панк-рок и ничего кроме панк-рока. Это было, разумеется, не совсем так. Но ему почему-то хотелось, чтобы это было именно так. Не без умысла, я думаю. Чтобы мы ему не мешали делать у себя, в Свердловске, заведомо коммерческий, и заранее «обречённый на успех», проект.

И таллиннскому рок-журналисту Николаю Мейнерту, почему-то хотелось того же. И хотелось Борису Гребенщикову, уставшему «быть послом рок-н-ролла в неритмичной стране». И даже Саше Старцеву с Джорджем Гуницким «всесибирская панк-революция» почему-то снилась по ночам. А после второй бутылочки сухонького, возникало желание броситься по следам Ермака и Семена Дежнева. Ну, еще бы! Где же, как не в глубине сибирских руд, должно прорасти семя концептуального бунта и революционного освобождения от мрачных оков русского, унылого, векового рабства?! В Сибири, именно в Сибири! Там где дух декабризма, помноженный на поколения ссыльных разбойников и наполненный новыми идеями Маркузе, Э. Фромма и Тоффлера, должен бы по идее, породить новую генерацию бунтарей, безумцев и рок-революционеров. Ибо есть такое мнение: «мол, почему так серо, уныло и неинтересно протекает жизнь большинства людей?» Да потому, что «настоящих буйных мало, вот и нет вожаков»…

Но стоит только где-нибудь этим буйным появиться и народ тут же просыпается и кричит:

— Оппа! Хотим, хотим, жить безумно и весело! Давай ребята, заводи шарманку!

Одна беда. От безумного веселья народ также быстро устает, как и от серой унылой жизни. И тогда, глядь, а никакого народа-то и нет. Народ быстренько рассосался по своим привычным норам, а вместо него стоят и плотоядно улыбаются товарищи-менты и «товарищи в штатском» и говорят:

— Ага, а вы значит, организаторы всех этих безобразий? Ну, пойдемте, у нас для вас есть очень хорошее успокоительное!..

Вот, видимо, по этому поводу и написал тогда Мирослав Немиров свое программное, русофобское стихотворение «Русская любовь». И в этом стихотворении не постеснялся написать такие строчки:

«… я ненавижу эту страну
и этот народ,
который даже любовь способен
сделать тюрьмой…»

(из стихотворения М. Немирова)

Не понимал я этой его «русофобии». «Ну ладно», — думал я, — «бюрократия, менты, КГБэшники, партноменклатура, спецмагазины и тому подобные „перегибы на местах“». Ну, это понятно. Но народ-то тут причем? И страну свою, я например, очень даже люблю. Откуда теперь такая глобальная ненависть и неприятие именно этих вот, исконно русских свойств, именуемых «вековым рабством», «забитостью», «унылой покорностью», и проистекающей отсюда готовностью вечно терпеть, то мироедов-бояр, то, потом, чиновников царских, теперь вот — партийную бюрократию «в законе»? И у Летова, ведь, то же самое:

«… мы астеничны и бесконечны,
ведь все, что мы любим, это наш всевечный
„хороший царь“ и знакомая вонь…»

(из песни группы Гражданская Оборона)