Повстанцы

— Что ж, пан управитель, мы — вшивые голодранцы, а ты кто такой? Помещичий пес! В лохмотьях ходим, а никому обиды не причиняем. Едим сухой хлеб да пустую похлебку, а ты с панской милости да с нашей работы жиреешь и только и ищешь, кого бы исподтишка ужалить, кого разложить на кнутобойном ложе и до крови засечь. Помещичий палач — вот ты кто!

Услышав выкрики Пятраса, все бросили сохи и столпились вокруг. Не было здесь никого, кто не отведал бы кнута или плетки управителя, Теперь, когда вдруг разорвались цепи покорности, в каждом закипела жажда мести. Они окружили управителя и войта, размахивая бичами; казалось, бичи вот-вот загуляют не по воловьим спинам, а по головам и бокам помещичьих прислужников.

Но тут Казис Янкаускас внезапно пронзительно свистнул и стрельнул бичом — жеребец войта как бешеный шарахнулся в сторону. Не удержавшись в седле, всадник снопом рухнул на пашню. Гнев пахарей сменился вспышкой веселья, и они с хохотом загалдели:

— Держись, пан войт!.. Шапку, шапку!.. На мягкое место упал, ничего!

Войт, облепленный землей, со страшными проклятиями ухватил откатившуюся шапку и поймал жеребца. Вместе с управителем они поскакали в село объявить там панскую волю, чтобы никто потом не отговаривался незнанием.

А пахари продолжали трудиться — сурово и сосредоточенно.

До захода солнца пахали крестьяне села Шиленай свои нивы.

Сохи оставили у луга, чтобы завтра утром с восходом солнца продолжать пахоту.

VI

Пан Скродский в тот же вечер узнал о непокорстве шиленцев. Посасывая длинный чубук, он злобно выслушивал в своем кабинете рассказ управителя про стычку с мужиками.

Дурное настроение, раздражительность, злоба вредно отражаются на здоровье пана. Тогда он выглядит старше, чем полагалось бы в пятьдесят шесть лет. Губы обвисают, щеки становятся дряблыми, лоб бороздят морщины, лицо приобретает серый оттенок, и он, пришибленный, сгорбленный, поникает в своем кресле.

А в хорошем расположении духа багинский пан может потягаться и с теми, кто помоложе. Стан прямой, походка твердая. Когда он разгуливает в своем парке, пощелкивая тросточкой по лакированным ботфортам, или, выехав верхом для моциона, легко подпрыгивает в седле — никто не скажет, что ему скоро стукнет седьмой десяток.

Особенно молодеет пан Скродский при встрече с красивой женщиной, будь то даже простая поселянка. Непроизвольно он молодцевато подтягивается, крутит ус, поглаживает острую черную бородку, из-под темных густых бровей зрачки постреливают яркими огоньками.

Доклад управителя Пшемьшкого о дерзости шиленских мужиков нанес достоинству пана Скродского тяжелый урон. Чувствуя, как учащается биение сердца, пан сидел, съежившись и еле сдерживая злобу.

Привыкший к слепому исполнению своих прихотей, Скродский впервые столкнулся с таким наглым ослушанием. И кто же бунтует? Его собственные мужики! Вот плоды этих либерализмов и реформ!

— Розог! — он треснул кулаком по столу.

— Милостивый пан, — подобострастно произнес управитель, — мужики-силачи со всего села воспротивятся.

— Сообщить исправнику! Вызвать полицию! Роту солдат! Я им такую экзекуцию закачу, — как собаки, будут мне ноги лизать.

Но при всей своей ярости пан Скродский одумался.

Вызвать войска, разумеется, можно, но в данное время это было бы крайне бестактно. Либеральные помещики, которых кругом развелось немало, уже и без того косятся на Скродского и считают его не патриотом, а царским приспешником. А что и говорить о таких хлопоманах, как Сурвила! Этот ему, Скродскому, руки не подает, при встрече демонстративно отворачивается. Нет, с экзекуцией надо повременить.

Разумеется, Скродскому ясно, что соседи не доверяют ему не без причины. С юных лет он держится в стороне от политики и всяких конспираций. В "авантюру" 1831 года предусмотрительно не впутывался. К императору и правительству всегда относился благонамеренно, никакими революционными идеями и модными новшествами голову себе не забивал.

Не только в политике, но и в хозяйстве оставался при старых взглядах. Преобразования поместий его не увлекали. Крепостное хозяйство представлялось Скродскому наилучшей и наиболее удобной для помещика системой.

Поэтому он не составлял никаких проектов освобождения крепостных, очиншевания, изменения форм отработок и нисколько этим не интересовался.

Подобным же образом правил имением Багинай и его отец — крупный помещик и большой барин. Но сыну поместье досталось уже в упадке. Большой фольварк пришлось передать сестре, две деревни и часть леса продать для уплаты долгов. За Скродским остались только барские хоромы с большим садом, парком, аллеями и четыре крепостные деревни с запущенным хозяйством, разваливающимися постройками и скудным устарелым инвентарем. Для полей поместья крепостных рук хватало, но их работа не была производительной. Крестьяне жили впроголодь, управителям приходилось изобретать все новые способы и повинности, чтобы выжимать из мужиков побольше и покрывать потребности помещичьей усадьбы и челяди.