Повторение пройденного… Былинки

Ранней весной из берлоги – вон!

Гнилью разит листва.
На ветках звон, и в ушах звон,
И кружится голова.

Зиму наскучило спать да говеть,

Он по натуре не крот, —
Идет, пошатываясь, медведь,
Шерсть о кору трет.

Шел, пошатываясь, медведь,

Все по-новому замечал
И лишь потому, что не мог петь,
Р-р-рычал.

Лет своих никогда не считал,

Товарищей не имел.
О лучшем думать и не мечтал,
За то, что есть, постоять умел.
Врагов о милости не молил,
Не ведал земной тоски,
Медвежатников наземь валил,
Ломал рогатины на куски.

Но из-за дерева – из-за угла —

Ничтожная пуля его подсекла.
Даже меха не повредила
Дырочка тоненькая, как шило,
Но кровь, на месте застыв, остыла,
И стали дряблыми жилы.

Ему ножом распороли живот

Без всяких переживаний.
Мочили, солили, сушили – и вот
Он стал подстилкою на диване.

На нем целуются, спят и пьют,

О Пастернаке спорят,
Стихи сочиняют, песни поют.
Клопов керосином морят.

В центре Москвы, от лесов вдали,

Лежит он, засыпанный пудрой дешевой.
Как до жизни такой довели
Его, могучего и большого?

Оскалена жалко широкая пасть,

Стеклянны глаза-гляделки.
Посмотришь – и думаешь: страшно попасть
В такую вот переделку.

Александр Межиров

Словно тонкие линии на ладони твоей

Что происходит со мной? На далеком солнце вспышка – ия день-деньской провожу в постели; труд в газете, которую я любил больше жизни, кажется теперь утомительным и однообразным; я стал раньше уходить домой для экономии сил; кому-то уже понадобился мой рабочий стаж для начисления пенсии; в душе неведомое до сих пор смутное томление от наделанных непоправимых ошибок и впустую прожитых дней: и прошлое страшит, а будущее манит к себе. И уже не столько боишься смерти, как стать обездвиженной обузой жене; и читаешь брошюрки о разнице между инфарктом и инсультом…

Даже поздняя любовь привлекает не чувственной стороной, не концом или апофеозом, а разрозненными крохотными кусочками воспоминаний – словом, сказанным тебе, розой в дрожащей от волнения руке, даже поцелуем, который долго помнишь на вкус, юношеским ожиданием встречи, тенью колеблющейся свечи над головой…

В мире, жестоком и грубом, я вспоминаю одно: сладкие ждущие губы и глаз голубое дно.

А.Р.

Но это случается, признайтесь честно, практически с каждым стареющим мужчиной.

Влюбиться в дороге, в попутчицу, сразу —
как будто взаправду… И помнить потом
и смех её тихий, и странную фразу,
и путь её, выстланный жёлтым листом…

Влюбиться, забыться, и сразу расстаться,

и вслед ей смотреть из окна на большак…
Как всё это страстью могло показаться?
А если не страсть – то запомнилось как?

И как этот миг удивительно долог —

нежданный, сквозь годы прочерченный след:
пустой полустанок, дорога в посёлок
и в свете заката – её силуэт?

Семён Ботвинник, СПб. † 2004

Но потом постанывающее от незабытых страданий сердце даст пищу размышлениям на все оставшиеся годы. Подержать за руку, рассмотреть линии твоей ладошки, подарить милый пустячок, нацарапать четверостишие, просто посидеть молча рядом – неведомые удовольствия, которые раньше я считал за ничто, ищут повода для повторения.