Повторная колонизация

Первые два километра дались с трудом, но без происшествий. Солнце уже поднялось достаточно высоко, вокруг просветлело, но хмурая пелена облаков скрывала светило от человеческого глаза, роняя вниз плакучую хмарь дождя.

Война щедро прошлась по Диону, разбросав вокруг немые свидетельства своего горячечного безумства, — листва на деревьях казалась пегой, в некоторых местах растения стояли мертвыми иссохшими скелетами, почти все имели те или иные дефекты развития, сказывалось влияние сброшенных сюда стерилизующих бомб, которые уничтожили не только всю микрофлору исконной жизни, но и сильно обезобразили наследственность выживших форм.

Попадались и иные свидетельства войны. То тут, то там на пути отряда виднелись горелые проплешины голой земли, из которой торчали остовы разбитой планетарной техники. В таких местах резко и неприятно пахло прогорклым машинным маслом, а раскиданные вокруг воронки таили на своем дне лужи мертвой, стоячей воды…

Однако, несмотря на эти подробности, все пятеро дышали полной грудью. Люди ожили, даже в глазах постоянно угрюмого Алана Метью появился живой блеск.

Гнедышев, который сам был выходцем из густонаселенного Земного мегаполиса, не избежал общего настроения и озирался по сторонам с таким очевидным восторгом, будто попал в закрытый для обычных смертных национальный парк…

— Как в раю… — едва слышно произнес он.

Сейчас, когда отошла дрожь, долго не отпускавшая тело после катастрофической посадки челнока, ему вдруг заметно полегчало. Ночные страхи медленно отступили, а солнце, хоть и невидимое из-за серых всклокоченных туч, но греющее, казалось, медленно вытапливает из тела ледяную стужу крионического сна, ласково овевая лицо теплым ветерком, который нес незнакомые уроженцу мегаполиса дразнящие запахи природы.

Парадокс, но обезображенный Дион действительно казался им раем.

Что они видели в жизни?

Тесные квартирки города-муравейника? Пахнущие нагретым металлом и человеческим потом каморки на борту космического корабля? Острый медикаментозный запах крионических ванн?

Павел думал над этим, вдыхая полной грудью пьянящие запахи прелой отмирающей листвы, и, может быть, впервые в жизни по-настоящему чувствовал, что живет.

«Господи, неужели для этого нужно было пройти войну, смерть, унижение, страх… разрушить столько миров, потерять столько жизней?»

Задумавшись, он едва не налетел на сутулую спину внезапно остановившегося Олега.

Лепетов застыл, предупреждающе подняв руку.

Несколько секунд он напряженно вглядывался вперед, потом, не оборачиваясь, сделал движение ладонью, словно прижимал ей чью-то голову к земле, и медленно отвел руку в сторону.

Гнедышев ничего не понял, но, взглянув на Зарубина, который тихо опустился на землю и отполз в сторону, за ближайшее укрытие, понял, что от них требует командир.

Лепетов, скрываясь за кустом, опустился на одно колено, достал электронный бинокль и поднес его к глазам.

Вокруг внезапно воцарилась звонкая, прямо-таки оглушительная тишина. Гнедышев вдруг осознал, что совсем не слышит никаких звуков, словно редколесье, тянувшееся впереди, вздымаясь пологим склоном холма, вымерло.

Схоронившись за обгорелым пнем, он посмотрел на Зарубина. Тот лежал с побледневшим, напряженным лицом. Глаза впились в одну точку, губы беззвучно шевелятся, пальцы цепко охватили автомат…

Павел невольно проследил за его взглядом и наконец увидел то, что уже давно приковало внимание его более опытных товарищей, — метрах в ста выше по пологому склону лежало что-то темное, бесформенное.

Вспомнив, что у него тоже есть электронный бинокль, Гнедышев, к которому внезапно вернулась мелкая, противная дрожь, непослушными пальцами расчехлил прибор и поднес его к глазам.

Склон холма резко подался навстречу, укрупнился в деталях до мгновенной потери ориентации. Поведя биноклем, Павел увидел мелкие, обугленные колючие кусты, выгоревший дерн, потом в бинокулярах промелькнул ствол дерева со свежими желтоватыми ранами на коре, а ниже…

Ниже, бессильно прислонясь к стволу дерева, полусидел человек. Его голова была запрокинута, в лице, искаженном гримасой страдания и удивления, не осталось ни кровинки.

«Труп…» — с ужасом понял Гнедышев, узнав в человеке одного из уголовников, покинувших модуль, пока большинство экипажа валялось в бессознательном состоянии после посадки.

Он не хотел смотреть на это специально, но рука, державшая бинокль, дрогнула, фокус прибора сместился чуть ниже, и он с содроганием увидел, что у мертвеца вместо живота зияет огромная обугленная по краям дыра, сквозь которую виден ствол дерева с шероховатой корой.

Его вдруг замутило. Бросив бинокль, Гнедышев зажал руками рот и забился в конвульсиях. Олег резко оглянулся на шум, но поделать ничего не смог, только взглядом указал Зарубину — проследи — и опять повернулся к склону, по которому медленно полз Джон Селински.

«Не торопись, Джон… — беззвучно выговаривали побелевшие губы Олега. — Справа от тебя, двадцать метров вверх по склону… Только не ошибись, прошу…»