Позади Москва

Последнее слово хозяин дома произнес с такой интонацией, что капитан-лейтенант изготовился окончательно. Развернулся полубоком, заслоняя правую руку телом. Снова посмотрел на приблизившуюся и остановившуюся собаку.

– Мы защищаем Родину, – сухо и коротко произнес он. – Началось вторжение, очередное.

Человек на крыльце раскатисто фыркнул.

– Получше тебя я это знаю. Родину они защищают… Скорей бы вас переловили уже всех да развесили на елках.

– Что?

Ему показалось, что он ослышался: настолько ненормальными, невозможными были эти слова.

– Что слышал. Всех вас по концлагерям рассадят, ублюдки. Пятнадцать миллионов оставят, как Тэтчер предлагала.

Мужчина замолчал, а ротвейлерша, на которую капитан-лейтенант то и дело переводил взгляд, подошла еще на шаг.

– А ты что, не русский? – наконец спросил он.

– Я? Я русский. Но я из тех русских, какие вас всегда на конюшнях пороли, а особо наглых и на воротах вешали. И вот сейчас начнут пороть и вешать, а я показывать буду, кого в первую очередь, кого во вторую, а кого и оставить можно, пригодится. Ну, чего-то ты там хотел?

Капитан-лейтенант видел, что хозяин дома его не боится, совсем. Формы, погон на плечах – за ними уже ничего не стояло, никакой силы. А вот у него самого под рукой, на широких перилах крыльца плашмя лежал пистолет. Упомянутых курсантов рядом видно не было, проехавшая мимо, а затем вернувшаяся назад машина была далеко не бронетранспортером. Что от военнослужащих Вооруженных сил РФ, включая офицеров, берегут стрелковое оружие пуще глаза – это знали даже дети. Вокруг со всех четырех сторон – бригады и отдельные батальоны «миротворческих сил». В общем, баланс был понятен.

– Так что, ничего не хочешь больше, а? Ни погреться там, ни курнуть попросить? Ну и хорошо. Тогда топай, пока я добрый. Герда, стоять! Пусть топает.

Капитан-лейтенант отлично понимал, что хозяин дома совершенно прав. Нужно было двигаться со двора к этому же проему в заборе, пятясь, чтобы не спровоцировать собаку и его самого. Вернуться на те же десятки метров, сесть в машину и уехать, радуясь, что на него не спустили собаку, сильного и тренированного охранника. Не выстрелили, как случилось позавчера. Надо было.

– А то, может, оставить тебя? Или вас даже трое? Будете работать. Жить можете там вот. – Он вяло махнул левой рукой в сторону Грибоедово. Правая по-прежнему лежала на пистолете, ствол которого смотрел в его сторону из-за вертикальной стойки, поддерживающей крышу крыльца. – Поутру будете приходить пораньше, и я буду говорить, что…

– Мы защищаем Родину, – глухо повторил капитан-лейтенант ту же прежнюю фразу.

– А-а… – Мужчина тут же изменил тон. – Ну, смотри, защитничек. Газовых камер на всех хватит, я надеюсь.

Четыре дня назад Антон Александрович Дмитриев, капитан-лейтенант, преподаватель радиотехники на одной из кафедре БВМИ, русский, 1982 года рождения, не ответил бы на это ничего. Смолчал бы, ушел со двора, как и собирался, и только выл бы, молча, от тоски по тем временам, которые ушли раньше, чем он стал взрослым. По эпохе, когда государство не приказывало, не заставляло своих граждан силой молчать в ответ на такие слова, кто бы их ни произносил. Но это было именно 4 дня назад. На второй из которых пришлась безуспешная, безнадежная попытка обороны военно-морского института и города в целом, а на два других – трусливое ползанье по дорогам области в общем направлении к базе отдельного дивизиона пограничных сторожевых катеров. От которых уже наверняка ничего не осталось.

Но и сейчас он тоже не ответил ничего. Кивнул и пошел, все же обернувшись к дому спиной, ожидая выстрела, хотя и понимая, что дистанция уже великовата для пистолета. Обернулся, уже практически подходя к проему, который до сих пор рассекали две глубокие колеи от колес тяжелых машин. Хозяин дома все еще стоял, кривя рот в довольной улыбке. Только теперь капитан-лейтенант узнал это выражение лица. Не бизнесмен. Чиновник. Народный депутат или кто попроще, в любом варианте. Начальник отдела или сектора. Администрации области или района. Управления такого и инспекции сякой. Получающий на карточку зарплату в 18–20 тысяч рублей в месяц и ездящий на работу на машине стоимостью в полтора миллиона. Все мы таких знаем, все удивляемся их количеству. Это был будущий бургомистр или хотя бы староста местного значения. Ждущий последние дни, чтобы предложить свои услуги новой силе. Уверенный в своей правоте и с успехом подводящий под свое решение моральную базу. Да, когда русских останется 100 миллионов, он будет занят управлением, составлением нужных списков, наведением порядка в том виде, в каком он себе его представляет. И если этот вид будет отличаться от идей представителей оккупационных сил, это ничего, он приспособится, найдет компромисс или просто убедит себя. Когда русских останется 75 миллионов, у него уже снова будет все совсем хорошо. А в то, что русских действительно останется 15 миллионов, в полноценный и открытый геноцид, в газовые камеры капитан-лейтенант все-таки не верил.