Позади Москва

Трое солдат пробежали мимо нее, даже не повернув головы. Двое были с автоматами, один с гранатометом, который она опознала как старый РПГ-7: этот узнавала даже она. Они проскочили в проход между палатками и потерялись из виду, и тогда Вика начала искать следующих. Наверняка кто-то здесь все же был. Постояв без толку, она заглянула в соседнюю со «своей» палатку, но та оказалась пуста, даже матрасов не было на койках. Зато с выключенной «тепловой пушкой» на полу. Интересно, на всех не хватило? Почему тогда к ним не перенесли, когда отсюда всех эвакуировали? Она перешла в соседнюю палатку и увидела ровно ту же картину: пустые койки, несколько оболочек из-под бинтов и пустые мягкие пакеты из-под физраствора на полу. В третьей ей наконец-то встретился человек. Он сидел на койке, уткнув голову в руки, и едва заметно покачивался вперед-назад. Для разнообразия — молча. Автомат стоял ровно между коленями, и его ствол смотрел сидящему прямо в лицо, закрытое от окружающего ладонями. Вика прислушалась: крики из той палатки, где она пришла в себя, были слышны и здесь. Но приглушенно, больно много было ветра рядом и неровного, трясущего землю гула на заднем плане.

— Ты кто?

Она почему-то решила, что это тоже сумасшедший, и приняла единственную разумную меру предосторожности, которая лежала на поверхности. Не стала подходить, садиться перед человеком на корточки и трогать его за колено, а осталась у входа.

Человек убрал руки, медленно разогнулся и посмотрел на нее. Это был лейтенант Ляхин, которого она тоже помнила. С которым было связано слишком многое за последние открытые для нее часы. У Вики буквально подкосились ноги, она привалилась к тенту, но это не был дверной косяк, он не смог ее удержать, и она неловко повалилась на пол. Ляхин вскочил, подхватив свой автомат, бросился к ней. Двигался он деревянно и не успел. Но Вика, упав, не стала закатывать глаза и изображать обморок, а матюгнулась — и это как-то помогло обоим. Глупость ситуации прошла: она протянула левую руку, Ляхин подал свою, тоже левую, и легко вздернул ее на ноги.

— Привет, Петрова, — глухо произнес он. — Очнулась?

— Очнулась, — подтвердила Вика.

— Давно? Голова как?

— Минут десять или пятнадцать. Или двадцать. Голова дурная.

Ляхин посмотрел серьезно. Потом неожиданно цепко ухватил Вику за плечо и подтянул к себе. Она испугалась, потому что чужие друг другу взрослые люди так не делают, понятие «персонального пространства» у европейцев формируется с младенчества. Но он, оказывается, начал рассматривать глаза. Это было… странно. Вика выдержала секунд пять, потом отстранилась. Ему хватило.

— Что ты помнишь?

— Все… — с тоской сказала она. Вике очень бы хотелось не помнить, но не получалось, а уходить обратно в темноту было слишком страшно.

— До какого места?

— До того, как… Как машины горели и как этого, толстого… Я…

Слезы опять подступили к самым глазам, и опять их не было. В голове стоял непрерывный крик. Не тот, который доносился снаружи палатки, отграничивающей их двоих от мира, как кокон. Другой, неслышимый никому.

— Я тоже помню.

Вика не знала, что сказать, и сдуру кивнула лейтенанту на его автомат:

— Не знаешь, где мой?

Тот молча покачал головой, потом горько усмехнулся.

— Этого добра… Найдешь, если захочешь.

— Слушай. — Вика уже поняла, что мыслительные усилия и вообще действия помогают, и решила не упускать случая. — Ты можешь мне внятно объяснить, что происходит?

Лейтенант Ляхин посмотрел на нее с недоумением. Не как на дуру, а именно так — это четко почувствовалось.

— Это война, Петрова, — четко сказал он. — И страна ее проигрывает. Ты точно без лакун в памяти? Обычное дело, между прочим. Ты вообще как овощ была. Рад, что не осталась такой. А могла, я бы не удивился.

— Это ты меня вытащил? — спросила она вместо комментария. Ненормальный лейтенант не ответил, не покачал головой. Вообще никак не показал, что он ее услышал. Но она все равно была уверена. Да, он.