Позади Москва

Майор криво ухмыльнулся. Это было видно даже в почти полной темноте, и капитан-лейтенант ухмыльнулся и сам.

— Кто-то работает на полдороге. На трассах. В Афганистане, в Чечне этой вашей засадная тактика была наиболее эффективной по соотношению «причиненные/понесенные». Не считая боев в застройке. Даже если один к десяти… При их-то ноктовизорах, беспилотниках таких и сяких… Все равно стоит того. Ну а нам сам бог велел.

— Вы кого-то уговариваете, товарищ майор?

— Не себя и не вас. Удачу.

— Удачу — это правильно…

Снова молчание в темноте. Кислое, наполненное мыслями. Ожиданием того боя, который будет утром.

— Мы не о том говорим. Вообще не о том. Мы уже все решили. Такой шанс… Кому он еще выпадет из наших? Может быть, на сто километров вокруг ни у кого из наших ребят ничего тяжелее драного «РПГ-7» нет. А мы…

— Как, по-вашему, они действительно Питер взяли уже и к Москве подходят? — тихо спросил Рома из дальнего угла. — Или врут?

— Думаю, что не врут.

— И я тоже так думаю.

Все замолчали, снова «как обычно». Можно было не сомневаться, думали все сейчас об одном и том же. О том, почему рушится оборона страны. Да, из-за дефицита боеспособной бронетехники, авиации, наземных средств ПВО, из-за очевидного отставания в электронике на многих имеющих отношение к военному делу направлениях… Из-за открытого — с заявлениями по радио — и полускрытого предательства нескольких членов правительства и генералов разных рангов. Но и это было не главное — каждого лейтенанта и сержанта не купишь и не запугаешь. Хуже было другое. Наряду со всем этим над всеми нависало страшное отражение происходившего в самой России столько лет подряд. Совершаемого с нашего собственного попустительства. Настолько безоглядного, что теперь это не давало возможности почувствовать себя правым. Разделить фронт на две четкие стороны: вот это «наши», мы, а вот это они, чужие, напавшие на нас. Наше дело правое, враг будет разбит…

Сложно сказать, кто рассчитывал число листовок на квадратный километр, число часов радиотрансляций на сутки эфира. На таких волнах и на других: на УКВ, на КВ, на средних… Там, где еще был Интернет, — там почти наверняка все было забито тем же самым. Что касается листовок, то было такое ощущение, что их разбрасывали даже стратегическими бомбардировщиками… Листовок не жалели. Их были многие десятки в пределах видимости, куда ни глянь. Тонны. Напечатать и разбросать их столь невозможно много наверняка стоило десятки, если не сотни миллионов. Это окупилось.

Убийца сына Катерины Тэтц, лидера партии «Справедливость». Его признания. Его комментарии к признаниям. Комментарии к его комментариям. Комментарии к расшифровке исходно непонятных неспециалистам деталей признаний. Обстоятельства, которые привели к тому, что он дал эти показания. Факторы, подтверждающие полную достоверность всего этого, не дающие даже самым твердолобым отрицать: да, это правда. К сожалению. Ожидаемая. Понятная и так. Но вылезшая на поверхность прямо сейчас, в самый больной момент. В момент, когда десяткам тысяч профессионалов и новичков в форме нужно решать, нужно ли им рисковать своей жизнью ради вот такого, ради того, чтобы это продолжилось, — или нет? И иногда они решали так, а иногда иначе. И уходили, открывая беззащитный бок тем, кто решил по-другому и кто рассчитывал на них. Или просто сидели на месте, дожидаясь, пока все решится без них. Это тоже был вариант.

Человек, которому до сих пор при нашей «законной власти» не задали ни одного неудобного вопроса. Который совершенно не считал себя виноватым ни в чем. Ни в этом, ни в чем-то другом. И который совершенно точно не был виноват в том, что оборона Москвы на уже ближних подступах свелась к номинальным попыткам сопротивления разрозненных частей и подразделений, к действию подготовленных или импровизированных групп. И если верить радиопередачам, пусть и поделенным в отношении достоверности всемеро, — к отходу остатков уничтоженной на две трети еще с воздуха 4-й гвардейской Кантемировской. К тому, что рассеченная на четыре неравных части Отдельная дивизия оперативного назначения Внутренних войск дралась в полном окружении, пока не сдавшись, но наверняка не надеясь уже ни на что. Разве может быть в этом виноват один человек? Имя которого ничего не скажет подавляющему большинству из нас? Помнящих из верхней части «списка Форбс», «списка Финанс» и «списка Фокус» только Рабиновича, Абрамовича и внезапно, говорят, повесившегося неделю назад Березовского? Мы все отлично понимали, что это не так, что от одного человека не может зависеть так много, будь он хоть сто раз миллиардером. Но в этих листовках и в этих передачах группы тех самых ответственных, «виноватых», причем виноватых по-настоящему, по закону, были названы поименно и с доказательствами. С каждым следующим параграфом этого страшного текста, с каждым новым разделом радиопередачи эти списки становились все длиннее. И вот если не эти имена, то должности в этих списках были нам всем знакомы.